Стрелок

Судя по всему, никто не собирался с ним спорить, хотя три пожилых женщины сохраняли на своих сморщенных, высушенных лицах чопорные, лицемерные выражения.

– Сестренка, – сказала Хелен, – не понимаю, чем ты так огорчена, у тебя не забрали ни цента.

– Ну, мисс Паркер, дело не в этом. Просто в четыре часа у меня партия в бридж, и, боюсь, я опоздаю.

– Что ж, извинитесь перед девочками от моего имени. А теперь всем не двигаться с места!

Они с Джей-Пи попятились к выходу, один глядя в одну сторону, другой – в другую. У двери Хелен привлекла Джей-Пи к себе.

– Этот проклятый шериф сидит напротив, во всей своей красе.

– ПРОКЛЯТЬЕ! – выругался Джей-Пи. – Я осторожно подкрадусь к нему и постараюсь пристрелить сквозь лобовое стекло. А ты заводишь нашу машину…

– Ну да, и через две секунды весь округ будет здесь, с ружьями и веревками. Это ТЫ заводишь машину, мистер Барроу.

Поскольку у нее была убедительность, а у Джей-Пи – только опыт, он уступил и, низко опустив голову, держа пистолет перед собой, прижимая к бедру добычу, побежал прямиком к машине. Тем временем Хелен засунула свой здоровенный револьвер в сумочку и, улыбаясь, подошла к мужчине со значком, сонно развалившемуся за рулем своей большой машины.

Тот поднял взгляд.

– Здравствуйте, шериф, – сказала Хелен. – Извините, но мне нужно… понимаете… сделать одно дело. В вашем городе есть общественное заведение?

Шериф густо покраснел, словно ему показали французскую открытку с изображением невозможных с точки зрения анатомии поз, затем взял себя в руки и начал предлагать воспользоваться туалетом в здании полицейского участка, но к этому времени Хелен уже положила ствол здоровенного «Кольта» на дверь, направив его на жизненно важные органы.

– Ваш пистолет, сэр. Левой рукой, рукояткой вверх, никаких штучек, поскольку я без колебаний сделаю то, что должна буду сделать. Будьте милашкой, пожалуйста, хорошо?

Чтобы подкрепить свои аргументы, она большим пальцем взвела курок револьвера. Раздался характерный щелчок. Шериф, мужчина лет шестидесяти с лишним, грузный, заморгал; он попытался сглотнуть, его большой кадык судорожно задергался, однако по глотке прошел лишь галлон сухого воздуха.

Оружие – настоящий ковбойский револьвер с серебряной гравировкой – рукояткой вперед высунулось в окно.

– Какой замечательный револьвер! – одобрительно промолвила Хелен. – Я даже не заберу его. Я знаю, как он вам дорог.

Продолжая улыбаться, она отступила от машины, развернулась и зашвырнула револьвер на навес над входом в кафе-мороженое. После чего шустро обошла вокруг машины, остановившись сначала перед левым, затем правым передним колесом, и выпустила в них в упор по пуле. Звуки выстрелов подняли по всей Главной улице пыль, перья, испуганные крики куриц, удивление и смятение. Затем Хелен пересекла улицу и забралась на заднее сиденье «Гудзона», который послушно подогнал Джей-Пи.

– Хелен, похоже, у тебя дар к этому ремеслу, – одобрительно заметил тот, трогаясь с места.

* * *

Лес воспитывался католиком и до сих пор считал себя верующим, однако он не любил отнимать по пустякам время у того, кто сверху. И все-таки сейчас нарушил это правило.

«Боже, – взмолился он, – пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть у Хелен все будет в порядке! Господи, я не смогу без нее, она лучшая мать на свете, и моя мать любит ее до смерти; сейчас она свернула с пути, только чтобы выпутать нас из передряги, поэтому, пожалуйста, Боже, к тебе обращается Лестер с Западной стороны, пожалуйста, Господи, пусть с ней все будет в порядке!»

Похоже, его молитва не оказала особого действия на действительность, поскольку ничего не произошло и не изменилось. После молитвы Лес оставался таким же, как и до нее, – парнем в красивом костюме, сидящим за столиком на лужайке прямо напротив моста через Ред-Ривер, ведущего из Техаса в Арканзас. Может быть, облако закрыло солнце, может быть, налетел порыв ветра, однако все это нельзя было считать знамением свыше, поэтому Лес рассудил, что Господь занят где-то в другом месте, на сегодня у него полно дел и Он не может уделить время Лестеру с Западной стороны. Малыш Нельсон не посчитал это за личную обиду. Хотя из-за своего вспыльчивого характера он всю свою жизнь постоянно нарывался на неприятности – больше того, сочинил всю свою жизнь, – Лес понимал, что глупо сердиться на того самого бога, который столько раз отводил от него выпущенные пули, и поэтому не считал себя обиженным Всевышним.