Настя бродила по Москве как в тумане. Даже думала броситься в ноги царю, просить помиловать Василия, но знала, что от того ещё хуже будет. В памяти всплыло имя «боярин Морозов», это он гонца из Москвы слал. Настя спросила у прохожих, где дом боярина Морозова. Подошла, постучала в ворота.
Боярину Морозову доложили, что его баба какая-то видеть хочет. Холоп переминался с ноги на ногу, не смотрел в глаза.
– Что за баба?
– Да какая-то дикая, аж мороз по коже.
– Ну ладно, веди, посмотрим, что к чему.
Настя вошла и низко поклонилась. Боярин разглядывал её: на голове женщины был темный платок, скромное платье, не московское какое-то; очень белое лицо с полными губами, лихорадочно блестящие зелёные глаза.
– Как звать тебя?
– Анастасия.
– Что тебе надобно?
– Боярин, по добродетели своей христианской, вызволи из застенка стремянного князя Курбского, – ровно сказала женщина. Боярин изумился.
– Ты что, баба, белены объелась? Зачем мне это делать?
– А потому, боярин, – потупила глаза Настя, – что коли сломается он под пытками, кто знает что скажет? Чьи имена назовет?
Боярин понял намек.
– Невозможно из застенка его вызволить.
– Если так, то можешь сделать, чтоб умер скорее, не мучился?
Боярин не мог поверить своим ушам.
– А кто тебе этот стремянной?
– Полюбовник.
«Ишь, даже бровью не повела, баба бесстыжая!» – мысленно сплюнул боярин. Вслух сказал:
– Ладно, приди завтра, скажу что и как.
День тянулся невозможно долго, она стояла в церкви перед иконами, но молитвы не приходили в голову. Ходила по улицам – ещё тошнее. Наконец пришла к тётке, попросилась работу какую сделать. Время побежало чуть быстрее. Вечером пошла к боярину. Он покачал головой:
– Держится пока твой стремянной, молчит. Но вытащить никак нельзя, сам Малюта его допрашивает.
– А то, другое?
– Не знаю. Молись лучше.
На следующий день опять пришла. Боярин прятал глаза.
– К царю его таскали сегодня, Малюта чай думал, все скажет.
– Сказал?
– Да нет, отказался, князя своего хвалит. Умереть за него обещается.
Лицо Насти передернулось, но глаза заблестели от гордости.
– Упрямец. Видел ты его? Как…?
Боярин посмотрел на нее почти с жалостью.
– Не долго ему осталось.
И опять пришла баба, вопросительно смотрела на боярина огромными глазами.
– Умер твой стремянной. Так и не сказал ничего. Тело его царь на площади выставить приказал, другим в назидание.
Настя облизала вдруг пересохшие губы.
– Вели его похоронить, боярин, как положено, по христиански.
Боярин хотел было возразить, что если он царя ослушается, то и ему не вздобровать, да осекся. Глянул на Настю и устыдился. Дух старого боярина загорелся, как в молодости, царю вызов бросить и, как в молодости, захотелось утонуть в её зелёных глазах. «Ну, заворожила баба», – вспоминал он потом.
– Хорошо, пошлю двух холопов вечером тело снять и похоронить.
Настя поклонилась низко, с благодарностью.
Тело белело на помосте посреди площади. Когда подошли ближе, Настя невольно закрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Холопы боярина срезали веревки и завернули тело в кошму. В доме положили на скамейку в погребе. Настя попросила воды, да полотенца, да одежду чистую. Оставшись одна, заставили себя открыть глаза. В волосах Василия запеклась кровь. Всё тело было покрыто ранами и струпьями от ожогов. Даже ступни обуглены. «Вот и дополз ты ко мне по угольям горящим», – горько усмехнулась Настя. Она взяла полотенце, обмакнула в воду, начала медленно смывать кровь с любимого лица. Обмыла разбитое, изуродованное тело, одела во всё чистое. Села на скамейку, положила его голову себе на колени, не могла расстаться. Но надо было торопиться, могли пожаловать люди царя. Настя поцеловала онемевшие губы, закрыла серые глаза.
Она не плакала когда отпевали «раба Божьего, Василия», не плакала когда засыпали могилу. Но ей казалось, что зарывают с ним её душу. Достала платок, взяла горсть земли с могилы, спрятала, невольно положила руку на живот. Вернулась в дом боярина.
– Куда пойдешь?
– Не знаю.
Боярин понял, что врёт она ему, знает точно, куда пойдет и что сделает.
– Деньги возьмешь?
– Нет, не надобны. Спасибо тебе, боярин.
Настя еще раз поклонилась в пояс, вышла, растворилась в Московской толпе. «Ну и бабу себе этот стремянной нашел», – подумал боярин, перевел дух. Он знал, что ему придется дорого заплатить за благородный порыв.
Эпилог.