Стремянной

– Так не мог же, гонец из Москвы от боярина Морозова среди ночи прискакал, уходить надо было… .  – Он замолчал. И так слишком много сказал.

Она зажгла свет, но прикрыла, чтоб с улицы не видно было.

– Похудел ты, не кормят что ль в Литве?

– К тебе за угощением шел, – улыбнулся Васька, – да оплеуху заработал.

Настя была ещё желаннее, чем в памяти. Он потянулся обнять её.

– Ну, не тискай, сказать кое-что надо. Беременная я. К бабке бегала, та увидела, что сын будет. – Василий растерялся. – Если не рад, так и скажи.

– Как не рад! Спасибо тебе!

– За что спасибо?

В ответ Василий притянул Настю к себе, развязал шнурок на шее. Плечи её обнажились, рубашка соскользнула на пол. Дурея от мягкости её кожи, он целовал шею, плечи, налившуюся грудь.  Она то же не отставала, соскучилась по нему.  Все её тело наполнилось желанием, льнуло к нему, отвечало на его ласки. Она ощущала, как тепло разлилось по всему телу, разошлось волнами от живота до кончиков пальцев. Легла, закинула руки за голову, так что поднялась грудь. Он разделся, стоял перед ней голый, смотрел жадно. Она тоже смотрела, вбирала в себя его тело, разгоралась. Потом сказала хрипло: «Хватит товар лицом показывать, поди сюда». Ей никогда ещё не было так хорошо. Он почувствовал, как она задрожала, забилась под ним, а потом и сам отдался нахлынувшему блаженству, словно в омут головой.

Приходили в себя медленно, нехотя, но надо было вставать, уходить пока темно. «А может не уходить?» – вдруг подумал Василий. Почему он должен уходить из этого уютного дома, от женщины разметавшейся на подушке? С усилием отогнал подступившую тоску. Настя открыла глаза, сладко потянулась, сказала:

– Я с тобой уйду. Собираться мне нечего, там наживем.

Василию эта мысль понравилась.

– Обещал я князю службу выполнить, слово дал. На обратном пути заберу тебя с собой.  Дождешься меня?

– Обещаешь?

– Обещаю, если жив буду.

Насте вспомнились слова бабки.

– Если жив будешь… Хорошо, подожду.

Василий положил голову ей не живот, прислушался.

– Рано еще, не услышишь ничего.  Может, месяца через два.

Уже перед уходом снял с шеи медный крестик.

– Если что, сыну отдашь.

Настя сняла свой, надела на него, перекрестила:

– Пусть Бог тебя хранит.

Потом вдруг вспомнила, не поел совсем. Метнулась к печи, вынула пол каравая хлеба, завернула в расшитое полотенце.  Он сунул хлеб в котомку, еще раз поцеловал её на прощанье, погладил живот и растворился в ночи.

8.

Васька выбрался из Юрьева без приключений, выехал на дорогу на Печоры и пустил коня шагом. Вспомнил что два дня ничего не ел, вытащил из котомки хлеб, с удовольствием позавтракал. Подумал, не выбросить ли полотенце, но только засунул его на дно котомки. Васька думал о том, как заберет Настю из Юрьева. Дело это было не простое, но придумает что-нибудь. Подъехал к монастырю уже к вечеру. Игумен Корнилий его принял, взял письма от князя, прочел и покачал головой.

Скажи князю, что бы больше не писал сюда, беду на нас наведет. – Василий кивнул. – Сегодня на конюшне переночуешь, завтра про деньги ответ дам.

Что-то насторожило Василия в игумене, но он знал, что князь ему доверяет, и отогнал дурные предчувствия.   Он поклонился и вышел. Во дворе его перехватил служка.

– Старец Вассиан тебя к себе зовет.

Василий вошел в маленькую келью.  Старец был очень дряхл и сутулился.

– Давно исповедовался? – спросил он Василия.

– Давно.

– Ну, давай, поведай мне свои грехи.

Василий, встав на колени перед старцем, стал перечислять грехи, как положено. Старец остановил его, приподнял за подбородок, посмотрел в глаза.

– Простая у тебя душа, Василий. Простая и верная. – Потом положил руки ему на голову и сказал: – Благословляю тебя на путь твой трудный.

Василий толком не понял к чему это, но поблагодарил старца и отправился спать на конюшню.

Ночью проснулся от приглушенных голосов под воротами. Чей-то смутно знакомый, привыкший приказывать, голос шепотом говорил: «Игумен сказал, он здесь будет. Живым брать».  Василий схватился за нож и стал выжидать. Вошло сразу несколько человек. Набросились, он полоснул первого ножом, тот закричал, потом еще одного, началась драка в темноте, где не знаешь, кто свой, кто чужой. Василий сумел выкарабкаться из-под кучи нападавших и рванул к двери, но у выхода на него навалились, скрутили руки, вжали лицом в грязь.

Тот же знакомый голос крикнул:

– Эй, этак он у вас задохнется, сказано, живым брать!

Кто-то недовольно ответил:

– Ишь, прыткий какой, двоих наших ножом порезал, чуть не утек.

Ваську подняли на ноги. Он стоял, сплевывая грязь, забившуюся в рот. При свете факелов увидел начальника и узнал воеводу Морозова, друга князя.  Морозов тоже его узнал.

– Васька, где князь?

– В Литве.

– А ты что тут делаешь?

– Князь письма послал передать. Игумену. И еще одно в Москву, царю.

Морозов смотрел на него почти грустно.

– Где царю письмо?

– За пазухой.

– Ладно, доставим мы его к царю, с тобой вместе, – скомандовал резко: – В железо его, повезете с конвоем в Москву.

– Капюшон надевать? – спросил стрелецкий голова, к которому обращался Морозов.