Стремнина

Это был один из самых лучших вечеров в Эдькиной жизни. А утром следующего дня отец проводил их до электрички, помог втащить в вагон громадную корзину с провиантом и долго стоял на перроне, ссутулившись, с растерянной улыбкой, чуть приподняв правую руку и не зная, что с ней делать.

А во вторник зашел в кабинет к Рокотову Геннадий Юрьевич Морозов. Зашел без бумаг в руках и, когда Эдька встал ему навстречу, кивнул:

— Ради бога без церемониала, Эдуард Николаевич…

Сел сбоку стола, снял очки, протер линзы замшевой тряпочкой, глянул на Рокотова близоруко и улыбчиво:

— Вот зашел, как говорят, проститься. В конце концов, мы с вами работали длительное время, сотрудничали, как теперь обычно говорят, и с моей стороны было бы неправильно уехать, не встретившись с вами.

— На повышение, Геннадий Юрьевич?

— Слыхал о всех предположениях, — засмеялся Морозов и надел очки. Лицо его сразу приобрело обычное свое выражение подчеркнутой суховатости, хотя и улыбалось по-прежнему, будто мгновенно разделилось на две части: нижнюю — улыбчивую, добродушную и верхнюю — настороженно-внимательную.

А что, истине не соответствуют?

— Преувеличивают… Международной карьеры делать не собираюсь. Просто давно приглашали преподавать в институте. И вот я наконец решил принять это приглашение. Уезжаю в Москву.

— Жаль, — сказал Рокотов.

— Ну-ну… — Морозов усмехнулся, положил на стол крупную белую руку с безукоризненно подстриженными ногтями и устремил на нее взгляд, будто в эти минуты для него не было занятия более важного, чем созерцание. — Это вы зря… С моим отъездом жизнь для вас станет гораздо более простой, Эдуард Николаевич; у нас с вами, при всей, как мне казалось, взаимной симпатии, несколько полярные мировоззрения на некоторые вещи, касающиеся нашей работы. Вы, вероятно, и сами не предполагаете, насколько вы близки по духу Прокофию Кузьмичу, и он это понимает. Нет, у вас с карьерой будет все хорошо, у вас есть точка зрения, которую вы готовы отстаивать какой угодно ценой… Для вас лично это создает немалые трудности, но в конечном итоге это всегда оценивается. Я же… простите, не так давно удостоился весьма двусмысленного комплимента, а точнее, упрека в излишней светскости, скажем мягко. Естественно, в таких условиях мне оставаться дальше было бы неэтично. Вот так, Эдуард Николаевич.

— Геннадий Юрьевич, я не понимаю, почему вы сочли возможным рассказать все это мне?

— Да как вам сказать? Не то что я вам симпатизирую больше, чем другим. Пожалуй, нет. Просто мне понравился ваш поступок с объяснительной. Вы преднамеренно шли на конец своей работы в прокуратуре ради того, чтобы не лить грязь на других… Вы не спасались любой ценой, что на вашем месте сделали бы многие. Обстоятельства вызвали к вам уважение, невольное уважение, Эдуард Николаевич… А вы можете не опасаться ничего. Станислав Владимирович Немиров написал письмо на имя секретаря областного комитета партии, где объяснил свою роль во всех событиях. Это снимает все претензии к вам. Так что будьте покойны, ваш мундир работника прокуратуры безукоризнен, чего, увы, нельзя сказать обо мне. Ну что ж, Эдуард Николаевич, полагаю, что в жизни мы больше не встретимся, хотя чем, как говорят, черт не шутит. Вдруг и замкнется где-то житейская петля, а? Искренне желаю вам успеха. И еще вот что, мой вам совет: помиритесь со стариком Немировым. На мой взгляд, своим письмом в обком он взял самую большую высоту в своей жизни. Признаюсь, не ожидал такого от него. Засим прощаюсь.

Встал он как-то рывком, нервно, и только тут проскользнула в нем та степень истинного его настроения, до сих пор прикрываемая характером, которая заполонила все его существо. Уходил из кабинета Рокотова человек величайших амбиций и больших способностей, не осознавший своих промахов, а только пришедший к выводу, что подкузьмила его судьба-злодейка на каком-то этапе жизненного пути, и готовый начать все с первого шага. Винил он во всем происшедшем его величество Случай, и еще проклятую свою торопливость и доверие приятелю, располагавшему, казалось, самой надежной информацией, а еще винил свою недостаточную осторожность при выборе тех, с кем позволительно было ему делить досуг. Все это были обстоятельства из области нюансов, что и позволяло ему надеяться: следующая житейская спираль позволит ему избежать подобных проколов.