Стремнина

Эдька проводил его до выхода. Морозов еще раз пожал ему руку и пошел, не оглядываясь, прямой, уверенный, твердый человек. Солнце сгоняло с тротуаров набухший снег, торжествующе орали воробьи, приветствуя конец холодов, звонко била торопящаяся капель. Возникали первые, пока еще робкие струи воды, перемещавшиеся по склону улицы. Это были еще не ручейки, которые позднее взломают последние доспехи ослабевшей зимы, это была просто первая весенняя вода, ошалевшая от неожиданного превращения из слежавшегося снега, получившая свободу мчаться в любой конец света и не знающая, какое направление выбрать. Но вот уже одна струйка, преодолев ледяной затор, сначала робко, а потом все быстрее, кинулась под уклон улицы, туда, откуда волнами наплывало море тепла и солнечного света. Следом рванулись другие струйки, шепотом подсказывая друг другу направление. Сначала легкий шорох, потом тихий звон слышен был окрест. «Сюда, сюда, спешите за нами, к солнцу…» И на этот зов сбегались десятки и сотни других струек, и сливались все воедино; и уже ручей набирал скорость, и голос его становился все громче и призывнее. А солнце добиралось до самых тайных уголков города, вызывая к жизни задубевшие от многомесячных холодов сугробы, стойко хранившие привычный уклад и распорядок. Холод еще цепко держал горы снега, но солнце кричало: в путь, в дорогу, и этот его призыв слышало все в природе. И выбирались на простор первые ручьи и мчались новыми, пока еще не изведанными путями…

2

Туранов ехал встречать в аэропорт Петра Егоровича Муравьева. Тот позвонил вчера поздно вечером домой, сообщил о предстоящей коллегии министерства и о том, что уполномочен произвести проверку всех обстоятельств, связанных с несдачей вовремя ясногорского комплекса.

— Опять чудишь, Иван Викторович?

— Выходит, что опять. Ну приезжай, Петр Егорыч, у нас сейчас погодка весенняя. Не то что в столице.

И вот ехал Туранов к рейсу из Москвы. Сидел на заднем сиденье, запрятав нос в воротник. Нездоровилось. Если б не приезд проверяющего, остался бы дома на пару дней, но сейчас нельзя, сочтут, что хитрит, отлеживается, сбивает накал страстей. А он не хотел такого мнения.

Петр Егорыч не изменился со времени последнего свидания. Все такой же невозмутимый. Разве только похудел чуток. Мучит мил друга язва желудка, а с этой болячкой шутки плохи. Сел на переднее сиденье, расчесал волосы маленькой алюминиевой расческой, повернул к Туранову худое носатое лицо.

— Ну что молчишь? Или не интересуешься, чем тебе мой приезд грозит?

— А чего интересоваться? Скажешь.

— Скажу. Только вот удивляюсь я тебе. На что рассчитываешь? На то, что я не те слова употреблю для заключения?

— Вот уж на это не уповаю. Как-никак, знаю тебя не один десяток лет. Уж ты смягчишь, жди. Уж быстрее голодный кот к жареной колбасе смягчит свое отношение. Про тебя ж везде говорят, что любимое твое занятие — это отстрел директоров без лицензии.

— Глупо, — сказал Муравьев и замолчал до самого заводоуправления.

В кабинете Петр Егорыч достал из портфеля папку, вынул несколько бумаг:

— Значит так, мне кабинет выдели дня на четыре. Все бумаги по ясногорскому заказу. Дай распоряжение, чтобы все заместители были на месте. А к тебе первый вопрос: как случилось, что заказ отправлен не вовремя? О металле на коллектор не говори, ты директор старый, ты знал о заказе за несколько месяцев до срока, так что этот фактор будет играть на тебя в самую последнюю очередь.

— Понятно.

— Что тебе понятно, Туранов? Какое ты имеешь право разыгрывать свои игры таким методом? Ты знаешь, в какое положение ты поставил все министерство?

— Слушай, Петр Егорович, ты ж умнейший человек. Почему мы сознательно идем на игру в прятки? Каждому ясно, что, если сырье по поставкам не поступает вовремя, мы не можем дать план. Это аксиома. Почему директор завода должен исполнять обязанности снабженца, если его задача — решение более серьезных вопросов? Почему не несет прямой ответственности тот, кто виноват в задержке поставок? Ведь его ошибка — это удар по целому коллективу, сведение на нет всех его усилий. Мы сознательно закрываем иной раз глаза на то, что предприятие выпускает заказ из ворот намного позже, чем отчиталось. Попадется директор — его накажут, не попадется — продолжай свой труд без нареканий. А любому младенцу ясно, что он не может сдать работу в срок, если ему нечем работать. Кому это нужно, скажи мне, дорогой Петр Егорович? Как это называется, победителя не судят, да? Значит, сумел выкрутиться — молодец, герой. А как я рабочим своим в глаза смотреть должен? Они ж то знают, за что премию получат. Иной смолчит, а иной и подумает: значит, такой порядок. Только кому мы мозги вправляем?

— Слушай, Иван Викторович… Почему ты считаешь, что все делают именно так?

— А как же мне считать, если я твердо знаю, что у соседа нет труб до двадцать пятого числа. А пятого он на коне. Или я наивчик, как ты полагаешь?

— Ты говоришь не то.