Стремнина

— Вы, наверное, удивляетесь моему приглашению, не так ли? Уверяю вас, никакого особого повода нет. Просто захотелось пообщаться. Впрочем, есть и одна просьба… Она ни в коей мере, на мой взгляд, не затруднит вас. Если вы сочтете возможным исполнить ее — буду рад, если нет, что ж, никаких проблем. Мы живем в любопытнейшее время, Эдуард… Позвольте, я буду вас именно так называть? Мечтой моей жизни было иметь сына, а жена мне постоянно подносила сюрпризы в виде дочерей. Поэтому мои дамы постоянно обижаются на меня за то, что в их спорах с мужьями я всегда принимаю сторону зятьев. Увы… мужская психология мне гораздо ближе. Я хотел бы, чтобы мы с вами всегда были в прекрасных дружеских отношениях. Клянусь, мне нравится ваша манера поведения. Мужчина никогда не должен отличаться разговорчивостью — это приоритет женщин. Так вот, о любопытном времени. Все настолько сплелось в нашей жизни, что приходится удивляться пересечению людских судеб. Да…

Значит, просьба все-таки существует? Значит, не просто так позвали его сюда. Он думал, что у Немирова не обычный садовый участок, а что-либо посерьезнее. Сейчас, когда Рокотов знал о существовании какой-то просьбы, ему было неинтересно вести обычную, ни к чему не обязывающую беседу. Он ждал того самого момента, когда возникнет просьба, то, ради чего его сюда позвали. Поэтому он рассеянно отвечал на вопросы, стараясь просто не упустить нити разговора.

Пришла Надя, села рядом с Эдькой. Немиров в этот момент рассуждал о проблеме сауны, о том, как процесс посещения ее влияет не только на здоровье, но и сближает людей. В сауну нельзя ходить одному. Создается коллектив любителей. Это в наш век ограниченной коммуникабельности людей, созданной проклятым телевизором, лишняя возможность пообщаться. Эдька поддакивал, обронив замечание о том, что его отец — страстный любитель париться и в его баню ходят многие сельчане. Надя внезапно вмешалась в беседу, заметив, что, по ее наблюдениям, отец Эдьки порядочный бука. Станислав Владимирович почему-то обиделся:

— Прекрасная манера у тебя, Надежда, обсуждать человека, не зная его.

Надя стушевалась, замолкла, бросив на отца взгляд то ли укоризненный, то ли разгневанный, Эдька не успел различить, потому что смотрел на свои ногти.

Потом пошли паузы. Станислав Владимирович очень искусно пытался их заполнить, но Эдька уже полностью настроился на будущий вопрос или просьбу и становился совершенно никудышным собеседником, мыча нечленораздельно по поводу тех или иных замечаний хозяина и абсолютно не желая поддерживать великосветскую беседу, которая уже и так тлела, как костер в дождливую погоду. И Немиров понял это:

— Ну что ж, Эдуард Николаевич… тогда вопрос: вам ничего не говорит такая фамилия… да… как же его? Да-да, вспомнил: Корнев. Виталий Корнев.

Корнев… Виталий Корнев. Да, конечно. Высокий красивый парень в темных очках. Небольшое грассирование со звуком «р». Эдакий гусар по виду. Дело по поводу строительства и оборудования Дворца культуры металлистов в Рудогорске. Закупалась мебель для нового очага культуры и уходила налево. Что-то и со стройматериалами было не в порядке. Корнев объяснял все некомплектностью, предъявлял акт с железной дороги, где фиксированы были вскрытия контейнеров. На допросе держался спокойно и уверенно. Рудогорский прокурор Нижников пожимал плечами: «Мне тут не вытянуть». И не пояснял. Ниток не было, но Рокотов чуял что-то недосказанное Корневым, а может быть, просто его раздражало отношение директора Дворца к работнику областной прокуратуры, чем-то похожее на отношение занятого человека к надоедливой и прилипчивой мухе. И все же налицо было отсутствие мебели и материалов на три тысячи рублей, и это не просто сотня из-за расхлябанности материально-ответственных лиц. В прокуратуре к этому делу отношение было странное: Нижников явно чего-то недоговаривал. И в свой последний приезд в Рудогорск Эдька пришел к выводу, что дело дохлое и, если тянуть его дальше, будет масса всяких сложностей. Начинать рыться на железной дороге, опрашивать десятки людей, ехать на станцию Бирюч, где были вскрыты контейнеры, — все это не располагало к оптимизму. А дел прибавлялось, потому что жизнь не стояла на месте.

Да, он помнит Виталия Корнева. Очень хорошо помнит.

— Речь вот о чем, Эдуард Николаевич. — Немиров улыбнулся так, будто хотел сказать: «Ну боже мой, мы ведь оба понимаем, о чем идет речь. А речь о простой формальности». — Меня просили посодействовать тому, чтобы вся эта суета завершилась. И руководство ваше в курсе. Но дело у вас, и поэтому только вы вправе закрыть его. Корнев хочет уволиться с работы, а без завершения дела это сложно. В конце концов, если вопрос стоит так, то пусть он возместит ту самую сумму, на которую не хватает чего-то там… Да. Тут прямо и логично все. Но держать человека, который из-за всей этой истории перессорился со своим начальством, который должен каждый день ходить под косыми взглядами, — вы понимаете, все это не просто.