Стремнина

Отец ковырял желтым куцым ногтем мозолистую ладонь, натужно сопел, и Эдька пытался понять, о чем он сейчас думает. Разговоры эти — чепуха. Можно всю жизнь просидеть, ожидаючи оказии. Пока что занимается он мелкими воровскими делами, кое-чем по линии ОБХСС, драками. Надоело. И конца этому не видно. Из-за такой работы уехал из Урюпинска. Надеялся, что в областном центре будет интереснее. Черта с два. Старики держат основную работу, и на пенсию их выпереть невозможно. Когда же идти вперед? В сорок, а то и пятьдесят, когда и желания не будет? Отцу этого не понять, не понять того, что ему до омерзения осточертела эта мелкая возня. Ведь сил у него много. Ему бы большое дело. Крепкое, чтоб голову поломать можно было. Чтоб риск был. Профессор Куликов когда-то говорил в институте: «У вас, Рокотов, нестандартное мышление. Это прекрасно для правоохранительного работника». А он занимается магазинными трюками торговых работников и пугает головотяп. С нестандартным мышлением. Отцу все это трудно понять. Дядя Володя когда-то, в один из приездов, сказал ему, что может помочь кое в чем. Отец даже оскорбился и ответил что-то вроде того, что он сам по себе и в протекциях не нуждается и что пусть товарищ заместитель министра не брезгует тем, что его родной брат — простой шофер в колхозе, а иначе и видаться им незачем. Гордыня великая. Как же, папаня все сам по себе и даже на старости лет не хочет отступить от этой формулы. А Станислав Владимирович все приглядывается к кавалеру своей дочери, и Эдька чувствует, что симпатии в отношениях между ними становится все больше и больше. Поначалу он был как бы на испытании и всегда существовала опасность внезапного взрыва, хотя все это казалось ему маловероятным, потому что скрепляющим звеном их знакомства, может и не совсем желательного для Станислава Владимировича, была Надежда. С полгода назад его впервые пригласили домой к Немировым, и он чувствовал себя целый вечер совершенно нелепо. Все говорили о каких-то обычных житейских вещах, а Эдька чувствовал себя как на угольях. Ситуация в классической литературе известная и тем более смешная, что все варианты ее завершения уже давным-давно изучены человечеством наизусть, а у мужского племени вызывают всегда настороженность и оправданное беспокойство. И Станислав Владимирович, и Алла Григорьевна, конечно, милые люди, но здесь был еще один нюанс, о котором Эдька думать пока не хотел: его представляли как соискателя на руку и сердце Надежды, а так далеко заходить он пока не собирался. И все ж Надя убедила его, что такой визит необходим, что он ничего не значит в их отношениях, кроме необходимости для родителей знать, кто ухаживает за их дочерью и каковы его мировоззрения. Через день после этого заглянул к нему в кабинет сам Морозов. Предложил закурить, постоял, раскачиваясь с носка на каблук, спросил о текущих делах, которыми он занимался, и пошел уже к двери, но потом вдруг остановился и спросил в упор:

— Слушайте, Рокотов, а как вы вышли на Немирова?

— Просто так. Знакомы.

— Да-да, конечно. — Советник юстиции кольнул его недоверчивым взглядом и вышел. С той поры Морозов охотно здоровался с ним и разговаривал почти на равных, из чего Эдька сделал заключение, что впечатление от визита к Немировым получилось неплохим.

Надя ему нравилась, но не настолько, чтобы думать о чем-либо серьезном. Пока все шло своим чередом и не было разговоров о будущем. Семейство Немировых было занято трудным бракоразводным процессом с бывшим зятем, окопавшимся в Харькове. Наконец, формальности закончились, о чем Надежда сообщила ему как бы мимоходом во время очередного посещения. Внешне он не прореагировал на это известие никак, но для себя сделал вывод. Все продолжалось как прежде.

И вот сегодня Надя заехала за ним и сообщила, что Станислав Владимирович ждет их на даче для разговора. Эдька едва упросил ее предварительно заехать в Лесное, сославшись на передачу и необходимость повидать своих. Сейчас Надя сидит в своих «Жигулях» за углом, злится и наверняка уже не раз порывалась уехать. А отец все молчит.

— Ну что, пойдем в хату? — Длинное и тягостное раздумье, видно, кончилось. Отец поднялся с чурбака, застегнул рубаху.

— Не могу сейчас, па… Еще одно дело есть. Через пару часиков буду. Скажи маме, пусть картошечки с салом поджарит. Очень соскучился по ее стряпне. Сам понимаешь, столовая.

Николаю показалось, что сын встревожен, но храбрится. Ладно. Через пару часов, так через пару часов.

Они вышли со двора, и только тут Николай заметил красную легковушку, приткнувшуюся к плетню на изгибе улицы. Возле нее вертелись любопытные ребятишки. Чуть поодаль стояла высокая женщина в голубом брючном костюме, вертела в руках книжку и явно смотрела в их сторону.

— Я буду, па, — Эдька кивнул и быстро зашагал к машине.

Николай, не оглядываясь, пошел во двор, соображая: есть ли смысл говорить Маше про посещение и непонятный разговор с сыном? Поднимаясь на крыльцо, услышал, как зашумел автомобильный мотор. «Нет, не скажу», — подумал он и засомневался: выберется ли сын нынче домой?

11