Стремнина

— Плохо, когда дорабатываешь… Ох как плохо, Рокотов. Пока что ты ничего не боишься, пока крылья тебе всякое дерьмо не пыталось сломать. А у них, можешь быть уверен, на тебя уже кое-что есть. И не из пустяков, а существенное, уверен даже, что под выговор уже ты запросто готов. Мы-то к ним все по закону, а для них ограничений нет. Для них подлость — лучшее оружие. И постельное дело — добыча, и слово, оброненное невзначай, и анекдотец. Все используют, чтобы тебя утопить. И все ж малый ты ничего, Рокотов. Ей-богу ничего.

12

На работу Николай пришел с «тормозком». Маша связала в узелок еду, бутылку с молоком, соль в спичечном коробке. Евсеич, встретив Рокотова у входа на машинный двор, поздоровавшись, пошутил:

— Никак сухариками запасся, Ляксеич?

— Точно.

В гараже еще никого не было. Прошел к своей машине, открыл шкафчик с инструментом. Снял пальто, натянул рабочий ватник. Включил свет над стеллажом. Когда взялся за тормозные колодки, сзади бухнула входная дверь. Кто-то еще пришел.

Еще дома твердо решил, что цель сегодняшнего дня — тормозные колодки и рессоры. Агитировать никого не будет, тут слова не нужны. И все ж вчерашнее собрание должно стать водоразделом. Сколько раз бывало: поговорили, посотрясали воздух — и все как прежде. Хотел Косте сказать, чтоб человеком был, поддержал в нынешний трудный день, да потом раздумал: опять слова, опять разговоры. Многие уже привыкли к тому, что есть разница между сказанным и сделанным, что есть что-то среднее между ними. И держат равнение на это самое среднее. Вот в этом-то и заключается беда.

Кузин пришел. Краем глаза Николай видел, как Вадик сел на лавку у стены, потянулся, вытянул ноги. Опять куда-то бегал, жеребчик стоялый. Ходили слухи, что у Кузина вроде бы к свадьбе клеится, ну да это еще только слухи, а вообще хотелось, чтоб парень определялся. Неплохой он вообще-то, и работать может, только в крови у него, что ли, эта самая вольница, неподчинение кому бы то ни было, стремление сделать все по-своему. Рокотова побаивался, во всяком случае, открыто не перечил. Вот сукин сын, не выспался, зевает.

А вот и Костя. Еще от двери закричал:

— Ты гляди, тут уже ударники вкалывают, а? И Вадик? Вот чудеса. Ну, здорово, орлы.

Толкнул Николая плечом, открывая свой шкафчик, подмигнул:

— Моя-то нынче всю ночь не спала. Иди, говорит, на стройку, коль начальник такие деньги обещал. Хватит, говорит, тебе навоз на ферме ворочать. Я, говорит, сколько мучений на том городском базаре принимаю, чтоб вольную деньгу взять, а вам там ни за что такие деньги сулят. Во баба, а? Ни за что. Вот уж насмешила.

— Ты б ее к разуму привел, Костя. Давно пора.

— Тебе легко, — сказал Сучок, — твоя спокойная. А моя как расшумится, хоть в соседнее село беги.

— Приучил.

— То-то и оно, что приучил, а отучать поздно. В силу вошла.

Раз за разом хлопала дверь, заходили люди. Переодевались, курили. Кое-кто начал возиться с железками. Вчерашних событий будто не было. Жизнь была разделена на дни, и каждый из них имел свой сюжет: завязку, кульминацию и развязку, и то, что было вчера, уже к сегодняшнему дню не имело отношения. Так было многие годы: на собрании можно было гневно говорить о потерянных минутах, об ущербе, нанесенном делу, но оставался испытанный годами ритуал, а он состоял в том, что перед началом работы нужно было покурить, рассказать, что было с тобой вчера вечером, что отчубучили дети или жены, обменяться мнением о фильме по телевизору. Иногда случалось, что кто-то приносил свежей колбаски из забитого кабана, и тогда каждый пробовал угощение и высказывал свое мнение о качестве продукта.

Николай видел, что работает он один. Подходили люди, здоровались, шутили, иной спрашивал:

— Дядь Коль, чего это ты, а?

— Дел много.

Пока что никто ничего не понимал. Костя кинулся к титану, налил свежей воды, включил ток. Вернувшись, сел на край верстака, засмолил сигарету. Хотелось сказать ему: ну чего расселся, дел-то под завязку? В последний момент раздумал.

Накладки сильно стерлись. Еще летом чувствовал при торможении, что не очень надежно держат тормоза, да все не было времени. Когда же делом займутся? Ведь уже полчаса рабочего времени прошло.

Наконец загудел точильный станок. Слава богу, кто-то додумался. Костя мается от безделья, заглядывает то в шкафчик, то в яму.

— Ты чего?

— Да шут его знает, вроде бы наждачку потерял. Вот тут лежала, на тряпках. Зараз нету.

— Разуй глаза, вон там, на верхней полке у тебя завсегда наждачка.

Сучок по бокам себя ударил:

— И верно. Ты гляди, это ж ты как, чи ушами видеть наловчился?

— Не болтай, за дело берись.

— Ох, грехи наши тяжкие… Придется.

Постепенно включаются в окружающий мир звон металла, гудение станков, визг точильного колеса, буханье кувалды. Зашипел кислород на сварочном стенде.