Стремнина

— Не забудь сразу же отдать на общий котел. Придет плавлавка — повариха закупит продукты.

Губы Мерцалова, едва различимые в зарослях кабаньей щетины, странно передернулись, как от кислятины, и он всмотрелся в Морошку чуточку дольше, чем требовал случай, и с некоторым раздумьем, хотя раздумывать тут совсем и нечего было. Затем ответил, успокаивая прораба поднятой дланью:

— Бусделано!

Следом за Мерцаловым в прорабской появился Бабухин, потом Зеленцов… Они входили в том же порядке, как и в прошлый раз, и Мария Григорьевна втайне подивилась отменной дисциплине, царившей среди вольницы, построжела, примолкла и стала лишь тыкать в ведомость пальцем:

— Вот здесь…

Мерцалов дождался приятелей у обрыва.

На тропке к прорабской им повстречались Сергей Кисляев и Володя Полетаев, только что выполнившие секретный приказ Морошки о винтовках, веслах и моторке. Можно было с ними разминуться молча, ведь не однажды встречались за день, но Игорь Мерцалов, получив деньги, подогреваемый радужными помыслами, находился в самом развеселом расположении духа и ощущал сильнейшее желание позубоскалить, а то и удариться в философию.

— Опаздываете, — заговорил он, не уступая тропы.

— А куда торопиться? — спросил Кисляев.

— Рассуждаешь ты! — ухмыльнулся Мерцалов. — Впрочем, у тебя на все марксистский взгляд. Как же, комсомольский вождь! — И тут он особенно оживился. — Кстати, когда-то и я был своего рода культом. В институте. Не веришь? Бывало, собираю собрание…

— Что же случилось? — перебил Кисляев.

— Тоже погорел!

— Ну, ладно, дай дорогу, — сказал Кисляев требовательно. — Не видишь, кто за мной идет?

В замешательстве Игорь Мерцалов вытаращил глаза. Он никак не мог сообразить, почему Кисляев с самым серьезным видом расчищает путь для студентика Володьки Полетаева, а тем временем его уже отстранили рукой с тропы.

Пропуская мимо себя Кисляева и Полетаева, Мерцалов неожиданно заметил:

— А вы рифмуетесь! — Вероятно, он вкладывал особый смысл в свое замечание и, внезапно прогоготав на всю Буйную, добавил: — Только дрррянь ваша рифма! Сейчас чем неблагозвучнее, тем лучше. Такая мода.

— Гляди, какой знаток поэзии! — останавливаясь, сказал Кисляев. — Может, и сам сочиняешь?

— Была охота, — с презрением ответил Мерцалов. — Бывало, говорю: «Сочини про девочек — устрою последнюю модель, золотое перо…» И сочиняли! Да и сейчас еще некоторые строчат моими перьями. Стихи, поэмы… Сплошной модерн!

— А-а, собачий бред!

— Вроде, но в этом его и сила!

Поднявшись на брандвахту, Мерцалов повел своих друзей к Вареньке. Она хлопотала в камбузе, наводя порядок после обеда. Повисая на косяках двери, Мерцалов спросил:

— Слушай-ка, золотко, деньги на общий котел — тебе?

— Уже получили? — конфузливо рдея и вытирая руки о фартук, спросила Варенька. — Я собираю, да…

— Сейчас придет плавлавка, знаешь?

— Надо быть.

— Закупи продуктов побольше, а то едва ноги таскаем.

— Все закуплю, что будет.

— Мясных консервов требуй.

— Ладно.

— Не проси, а требуй.

Обернувшись к друзьям, Мерцалов скомандовал:

— Отсчитывай!

Вручив поварихе собранные деньги, он едва приветным кивком головы приказал дружкам оставить его с Варенькой. Потом, войдя в камбуз и прикрыв за собой дверь, он рывком прижал Вареньку к своей груди, да так, что у нее что-то затрещало под кофточкой.

— Ой, пуговки, — прошептала она.

— Соберешь!

Он долго целовал Вареньку, выгибая ее в талии, видимо вполне надеясь, что это будет воспринято поварихой как безудержное буйство его пылких страстей. На какой-то минуте, решив, что необходимое впечатление произведено с лихвой, он сказал ей, едва переводя дух:

— Вечером я приду.

— Что ты! — запротестовала Варенька.

— Но я только вручу подарок, — стремясь закончить дело побыстрее, сказал Мерцалов. — Чего тебе купить? На платье? Туфли? Какой размер? — Он взглянул на ее голые икры. — Пожалуй, лучше на платье. Какой материал? Какой цвет? Что молчишь? Впрочем, я соображу.

— Не нужны мне подарки, — обиделась Варенька.

Тут Мерцалов вспомнил, что до сих пор не сказал Вареньке никаких слов о своей любви.

— Золотко, ведь ты одна у меня на свете, — выговорил он и ласково и огорченно, как есть до глубины души обиженный недоверием Вареньки. — Я к тебе с любовью, а ты… — И даже горестно попенял: — Нельзя же так…

— А я все равно не верю, — сказала Варенька, со страхом чувствуя, как не однажды с ней бывало, что она совершенно неспособна не доверять тем мужчинам, какие говорят ей о любви. — Вы все обманщики! — добавила она таким тоном, будто сделала великое открытие в интересах всех женщин на земле.

— Прррелесть! — восхитился ею Мерцалов. — Дитя прррироды!

Считая, что между ними вполне достигнуты мир да любовь, он счел возможным отдать дань и прозе жизни.

— А чего тут эти, идейные, околачивались? — спросил он, будто вспомнилось о них совершенно случайно. — Все ушли деньги получать, а они тут… Странно. — Ему подумалось, что сейчас очень кстати изобразить себя ревнивым, и он спросил: — Может, крутились вокруг твоего камбуза?

— Да что ты! — испугалась Варенька. — Они с моторкой возились что-то…

— С моторкой?

— И весла, надо быть, прятали.