Стремнина

Из трюма плавлавки тем временем поднялся Егор Егорыч. Заслонив своей колобковой фигурой весь лаз, он провел медленным взглядом по ропщущей очереди, словно пересчитывая своих покупателей, и все еще неокрепшим голосом возвестил:

— Граждане, не волнуйтесь, спирту вдоволь!

Из очереди зашумели:

— Не задерживай!

— Я об этом и говорю, — ответил Егор Егорыч, считая, что разговор начат весьма удачно. — Раз все торопитесь, то я обязан отпустить всех быстро. Правильно? Правильно. Вот поэтому — для начала — по одной бутылке в руки.

С минуту передние орали разноголосо, а Егор Егорыч, бледнея, успокаивал их лишь жестом поднятой руки.

— Нехорошо так орать! Нехорошо! А еще герои-строители! — укорил он жаждущих, когда те немного подзатихли. — Я для чего? Чтобы не было задержки. А выпил — опять приходи. Этого спирту у меня хоть залейся.

— А долго ли будете стоять? — спросили из очереди.

— Заночуем, да и завтра постоим.

— А-а, тогда все в порядке!

Очередь двигалась быстро. Решив, что разные второстепенные товары, вроде одежды и обуви, можно приобрести и завтра, покупатели брали сейчас лишь по бутылке спирта да по нескольку банок частика и солянки. За час палуба брандвахты опустела. Перед входом в трюм плавлавки остались лишь те, с кем у Морошки состоялся тайный сговор на реке.

— Подходите, подходите, товарищи строители, — поторопил их Егор Егорыч. — Без задержки.

Увидев, как некоторые ребята, особенно Вася Подлужный, насупились, Арсений сказал Кисляеву на ухо:

— Может, взять одну на всех?

— Эх ты, добрая душа! Уже сжалился? — сердито ответил ему Кисляев. — Нет уж, перетерпим, а то еще у кого-нибудь разъест губу.

— Держиморда ты, — тихонько бросил ему Подлужный.

Егор Егорыч поднялся из плавлавки:

— Что же вы, други?

— Благодарствуем, Егор Егорыч, — ответил Морошка тихонько. — Поостеречься надо.

Отказ взрывников от спирта из боязни беды на шивере доконал Егора Егорыча окончательно. Голос у него сразу осип, как с простуды:

— Так опасно, да?

— Береженого, говорят, бог бережет, — уклончиво ответил Морошка.

— Тогда что же? — замялся Егор Егорыч. — Тогда, друг Арсений, отдай чалки. Спасибо, что упредил. Премного благодарен.

Плавлавку быстро отбило струей от брандвахты, и только тогда послышался шум ее машины. Из одной каюты, обращенной к реке, выскочил Мерцалов, а за ним — матросы с земснаряда, успевшие попасть в гости к вольнице.

— Куда она, товарищ прораб?

— Отходит, а? Неужели отходит?

— Эй, Его-о-орыч! Его-о-рыч!

Не отвечая, Арсений медленно пошел с брандвахты. Он был очень доволен, что так легко, по совету Кисляева, отделался от плавлавки, и у него немного отлегло от сердца. За вечер весь закупленный спирт будет выпит, конечно, но на этом пьянка и закончится. Гужовки, страшной гужовки не будет.

V

К вечеру на Буйной стало шумно. На брандвахте и земснаряде раздавались переливчатые звуки гармоней, стукоток перепляса, развеселые песни…

На заходе солнца к берегу как-то незаметно приблизился идущий вверх по реке глиссер геологической экспедиции. Он слегка вылез на отмель, и с него осторожно спустился Борис Белявский. Первой его увидела повариха Варенька. Увидела, да сразу-то даже и не признала в нем того странного моториста, какой, позабыв о мужской гордости, так настойчиво, на смех людям, гонялся за обыкновенной девчонкой, не бог весь какой красавицей.

Борис Белявский был даже форсистее, чем в первый день своего появления на Буйной. Все на нем с иголочки, все модно, элегантно. Что и говорить, вкус у Белявского был отменный. Он напоминал, скорее всего, залетного туриста, а то и молодого поэта, какие в нынешнее время в поисках тем и героев забираются в любую глушь. Он шел, слегка оберегая ушибленную ногу, с высоко поднятой головой. Его львиная грива была заново обработана в парикмахерской — на зависть всем, кто живет в тайге безвылазно. Распрощался он и со своей бородкой, похожей на цветок репья-татарника.

— Батюшки мои, да ведь это ты, Боренька? — дождавшись Белявского у трапа, заговорила повариха. — Какой же ты форсистый! Какой баский! Тебя и не узнать. Гляжу, гляжу да все думаю: кто такой пожаловал? Как нога-то?

— Ходит, — ответил Белявский приветливо.

Сегодня немногие приходили в столовую, ужин растащили по каютам, и Варенька радешенька была зазвать к себе Белявского. Тот охотно принял приглашение: ему как раз и хотелось-то поговорить сейчас с бесхитростной поварихой. Садясь за стол, он заметил:

— А весело тут у вас!

Вареньке тоже досталась бутылка спирта, она берегла ее, конечно, для Мерцалова, но тот, к удивлению поварихи, пил нынче весьма сдержанно, да и своим друзьям не давал большой воли. И Варенька по своей природной доброте решила угостить Белявского.

— Вот и тебе! — сказала она, радуясь тому, что может угодить красивому парню. — Пей! А то что же получается? Все гуляют, а ты так?

— Спасибо, Варенька, — ласково поблагодарил ее Белявский. — Только я не буду.

Варенька так и опешила:

— Пошто же? Неужто излечился заодно?

— Да нет, так отшибло.

— Начисто? Вот чудеса-то!

Ужинал Белявский неторопливо, неохотно, растягивая время, не решаясь сразу же приступать к расспросам.