Стрижи

Поэтому Агеда начинает всячески демонстрировать, какая она отзывчивая и сердобольная, но я перебиваю ее: пусть лучше скажет, что за услугу я должен, по ее мнению, оказать Хромому. Она отвечает: уступить ему на ближайшую ночь Пепу.

– Ну пожалуйста, я тебя очень прошу.

Вне всякого сомнения, весь предыдущий рассказ имел целью подготовить меня к этой просьбе. И у меня не хватает духу ей отказать.

18.

Прежде чем повести собаку к Хромому, я позвонил ему, чтобы оценить его эмоциональный градус – не дай бог, надумает использовать меня, как вчера Агеду, в качестве той жилетки, в которую можно выплакаться, к чему я совершенно не был готов. Но я с облегчением услышал, что говорил он спокойно, серьезнее, чем обычно, без рыданий и прочих трагических всплесков. Я не стал скрывать, что идея отдать ему на ночь Пепу принадлежала нашей подруге, и так же прямо заявил, что речь идет только об одной ночи, поскольку я тоже нуждаюсь в компании. Хромой согласился и заранее поблагодарил меня. Потом мягким, примирительным тоном спросил, прежде чем повесить трубку, не питаю ли я к нему какого-то рода неприязни.

– С чего ты взял?

– Просто я почувствовал напряжение в твоем голосе.

– Ну, ты тоже не скачешь от радости.

Еще не стемнело, когда я подошел к его дому и нажал на кнопку домофона. Потом пешком поднялся на четвертый этаж следом за Пепой, которая хорошо знает этот дом, а сейчас пришла в такое возбуждение, что не могла ждать лифта и со всех ног кинулась к лестнице. Хромой вышел на площадку, чтобы обнять ее. Пепа вне себя от радости облизала ему лицо, ухо и все, до чего смогла дотянуться. Мы с ним обменялись холодными приветствиями, не враждебными и не сердитыми, но и не сдобренными обычными шутками-прибаутками.

И тут он начал говорить странные вещи. Будто днем слышал голоса, шедшие из стен или из-за стен (точно я не понял, но переспрашивать поостерегся). Будто кто-то звонил ему по телефону, но сразу бросал трубку, едва Хромой отвечал.

– А вдруг это тот же человек, который бросал тебе в почтовый ящик записки?

Я заранее решил, что пробуду у него не больше строго необходимого времени, поэтому без околичностей поинтересовался, как у него дела на работе. Об этом я просто не мог не спросить.

– Кольцо сжимается.

Но до сих пор он старался выиграть время, умышленно пуская расследование по ложным путям, а сам тайком пытался разведать, нельзя ли поймать шефа на каком-нибудь неблаговидном поступке, давнем или недавнем. Тогда, имея в руках верную карту, можно было бы склонить его к соглашению за спиной хозяев. А если попытка провалится, Хромой готов покаяться и вернуть похищенные деньги в надежде, что потом шеф, с которым у него за много лет совместной работы не случалось никаких серьезных конфликтов, поведет себя более или менее снисходительно, закроет на неприятную историю глаза или, по крайней мере, поможет Хромому избежать суда. Я спросил, сознает ли он, что приближается последний день июля и уже совсем скоро подойдет срок, который мы назначили себе год назад.

– Меня сейчас вещи, связанные с работой, волновали бы меньше всего, – добавил я.

– Каждый ведет себя по-своему.

Потом я не без раздражения сообщил, что днем виделся с Агедой. К моему удивлению, она даже не подозревает о том, что происходит в агентстве недвижимости, зато имеет полную информацию обо мне и моей личной жизни. Знает, например, о существовании Тины, о чем сам я никогда ей не говорил. Хромой хотел было ответить, но я его перебил. Чего уж тут говорить? Неужели он полагает, что она не передала мне во всех подробностях их ночной разговор?

– Знаю, что ты лил слезы, знаю, что она спала в кресле, а ты – со своей мулаткой. Оставь свои объяснения при себе.

По его лицу я увидел, что мои слова причинили ему боль, и умолк. Напоследок, уже направляясь к двери, я попросил его, если ему дорога наша дружба, впредь ни с кем не откровенничать обо мне – и особенно с Агедой.

Рано утром, прежде чем он ушел на работу, я отправился к нему за Пепой, как мы и договорились. Он предложил мне позавтракать. Я отказался. Тогда он очень настойчиво пригласил меня пообедать с ним с двух до трех в каком-нибудь ресторане. Нет. Мне жалко Хромого: грязноватый бинт на руке, старые тапки, боязнь идти в агентство… В квартире стоит сильный запах, похожий на лекарственный. Он выглядит угрюмым, застывшее лицо, голос слабый, словно я вижу перед собой совсем другого человека – не знаю, как лучше объяснить, человека, который за считаные дни потерял все свое обаяние, всю энергию, все остроумие. На лестничной площадке, когда мы уже простились, я вдруг обернулся и молча обнял его, и это было все равно что обнять мягкую и печальную статую.

19.

Слишком жарко для долгой прогулки с Пепой, так что я побыстрее подвел ее к дереву на углу, чтобы она облегчила мочевой пузырь и кишечник, а потом отвел обратно домой и устроил ей прохладную ванну, которая всегда приводит ее в бешеный восторг. Примерно в половине шестого я сунул под мышку свою черную тетрадь «Молескин» и двинулся по улицам куда глаза глядят.