«Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре

Четырехстопный хорей явственно тяготеет здесь к одной из своих ритмических вариаций, пеону III () – во всех стихотворных строках отсутствует ударение на сильном месте в третьей стопе и в пяти строках наблюдается пропуск ударений на сильном месте в пределах первой стопы. Кроме того, в трех случаях здесь же, на первой стопе, ударения ослаблены (Всé в зарницах трепетало»; «Слóвно тяжкие ресницы»; «Чьи´-то грозные зеницы»). Все это свидетельствует о явном тяготении к двухударности в пределах всех стихотворных строк. Сильными ударениями в первой стопе выделяются самые значимые слова: «ночь» и «небо».

Интересна и необычна рифмовка стихотворения: рифма не только единообразна – повсюду женская (что в послеломоносовском стихе встречается достаточно редко[566]), но и весьма изысканна по своей группировке. Первый стих рифмует с третьим и четвертым, а второй – с пятым: АБААБ. Эта комплексная (перекрестно-смежная) рифмовка вызвана пятистишной строфой (нечетным количеством стихов). Следствием такой рифмовки является эффект неожиданности: воспринимающее сознание по инерции после рифм АБА ожидает рифму Б, а вместо этого получает снова рифму А (АБАА…). Происходит как бы «спотыкание» в процессе чтения стихотворения, и этот стих (четвертый стих в строфе – «Небо, полное грозою») получает особое звучание и тем самым обращает на себя усиленное внимание. То же самое происходит и во второй строфе: на этот раз неожиданным оказывается стих «Чьи-то грозные зеницы»[567]. Об особой смысловой нагрузке этих двух стихов будет сказано далее.

Строфическая организация стихотворения интересна еще и другим – своей сквозной рифмой А. Тройная рифма А первой строфы переходит в двойную во второй строфе:

Не остывшая от зною

,………………………………
И над тусклою землею
Небо, полное грозою,
………………………………
………………………………
Подымались над землею,
………………………………
………………………………
Загоралися порою…

Такая сквозная рифмовка объединяет обе строфы, связь которых усиливается, кроме того, общим для обоих пятистиший словом «земля». Так что фактически перед нами не два пятистишия, а десятистишие с рифмовкой АБААБВАВВА, которое поэт делит на две равные части.

В первой части стихотворения дается картина природы. Рисуется летнее атмосферное явление ночных зарниц, кратковременных вспышек света на небосклоне – отблесков дальней грозы. Картиной природы Тютчев открывает многие свои стихотворения. О «картинном» восприятии мира Тютчевым писал его мюнхенский сослуживец и приятель И. С. Гагарин: «Его не привлекали ни богатства, ни почести, ни даже слава. Самым задушевным, самым глубоким его наслаждением было наблюдать за картиной, развертывавшейся перед ним в мире, с неослабным любопытством следить за всеми ее изменениями и обмениваться впечатлениями со своими соседями»[568]. Картина – всегда пространство, определенным образом организованное художником и заполненное какими-то предметами и явлениями. Кроме того, картина всегда предполагает точку (или точки) зрения – автора, наблюдателя, зрителя, читателя. Это то, что открывается взору. В некоторых стихотворениях Тютчев включает в текст в роли зрителя себя («Смотрю и я, как бы живой, / На эти дремлющие воды»[569]); нередко он призывает других окинуть взором ту или иную картину («Смотри, как на речном просторе, / По склону вновь оживших вод»[570]); но иногда он совсем устраняет зрителя, оставляет природу без человеческого глаза и тем самым как бы максимально объективизирует ее. В таких случаях в текст не включаются и оценочные эпитеты (как, например, «Короткая, но дивная пора»[571]), которые так или иначе создают ощущение присутствия в тексте субъекта. Именно с такой «объективизацией» картины мы и встречаемся в стихотворении «Не остывшая от зною…»

Субъект как источник действия, направленного на внешний мир, может присутствовать и в названии. Неизвестно, кому принадлежали названия этого стихотворения в первых его публикациях («Ночь в дороге», «14 июля, в ночь»). Скорее всего, не Тютчеву. Но они конкретизировали картину во времени и пространстве – давали какие-то хронологические и биографические ориентиры, которые Тютчеву в стихотворениях космического содержания оказались ненужными. В единственном дошедшем до нас автографе заглавие отсутствует. Все это создает ощущение объективности – существования мира вне зависимости от человека, его воспринимающего. И хотя сама картина все же так или иначе воспринимается человеком (поэтом), создается видимость полной ее независимости.

I строфа состоит из двух предложений, соединенных сочинительным союзом «и» («И над тусклою землею…»). Первое предложение – 2 стиха:

Не остывшая от зною,
Ночь июльская блистала…

Второе предложение – 3 стиха:

И над тусклою землею
Небо, полное грозою,
Все в зарницах трепетало…