Читаем «Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре полностью

Этот ряд предложений поможет вывести определяющие свойства «дивной» для поэта поры. Подлежащие этих предложений (день, вечера, все, простор, волос, лазурь) обладают некоторой общностью – они как бы лишены отчетливо выраженной материальной субстанции (день, вечера – время суток; все – определительное местоимение, обозначающее что-либо, взятое в полном объеме, и это «все» оказывается пустым; простор – свободное, ничем не стесненное, ничем не занятое пространство, и этот простор – везде; воздух – среда, окружающая земной шар; лазурь – светло-синий, небесно-голубой цвет, здесь – излучаемый в пространстве небесный свет). Пространство первоначальной осени пусто, ничем не заполнено. Единственным исключением, единственным «вещественным» объектом этого пространства оказывается «волос»: «Лишь паутины тонкий волос / Блестит на праздной борозде». Выделительно-ограничительная частица «лишь» (только, единственно, исключительно), вводящая в текст этот материальный объект, только подчеркивает пустоту окружающего мира. Казалось бы, «волос» нарушает ее, но «действующее лицо», которое и без того обладает признаком тонкости (ср.: тонкий, как волос), получает в тексте еще и определение «тонкий», да к тому же этот волос оказывается паутинкой. Усиление доводит материальность до столь мизерных пределов, что именно, этот образ только подчеркивает, абсолютную пустоту, но отнюдь не нарушает ее[544]. Таким образом, в изображаемом поэтом мире выделяются простор, пустота и невещественность его.

Но это еще далеко не полная характеристика «первоначальной осени» в тютчевском ее изображении. Присмотревшись к сказуемым, можно увидеть, что эта пора – время полного бездействия, и даже в тех случаях, когда действие предмета называется. «День стоит» – то есть находится в бездействии (о погоде так говорят – тепло стоит, стоит погода, но в пространственно-временной картине Тютчева реализуется и главное значение этого слова – не двигаться с места). «Вечера лучезарны» – об их действии вообще ничего не сказано. «Волос блестит» – действие пассивно, без участия действующего лица. То же самое – и «воздух пустеет», «лазурь льется». Причем это не просто бездейственность, вечная и присущая данному явлению всегда, – это бездейственность врéменная, на что намекает иное прошлое и иное будущее. Эпитеты «праздная» (борозда) и «отдыхающее» (поле) показывают, что это бездействие после летних трудов.

Таким образом, Тютчев изображает время бездействия, пассивности, время освобождения от остатков какой-то деятельности, суеты. И наконец, еще одно, очень важное в системе тютчевской поэзии свойство – свет, причем свет преломляющийся, неровный, интерферирующий. «День стоит как бы хрустальный», то есть сходный с хрусталем игрой света, прозрачностью, хотя здесь же в слове «хрустальный» реализуется и его первичное значение – сделанный из хрусталя: день, как выше говорилось и об осени, как будто приобретает объемные очертания – он стоит и светится, как нечто хрустальное. «Вечера лучезарны», то есть озаряющие своим светом, полные блеска, сияния. «Паутины тонкий волос блестит», то есть ярко светит, издает блеск, сияние, отражает свет. «Льется … лазурь» – цвет ясного неба, здесь: свет, превратившийся как бы в жидкую субстанцию. Льющаяся лазурь «чистая и теплая», то есть прозрачная, как хрусталь, и приятная для зрения (хотя в слове «теплая» присутствует и температурное значение – теплый на ощупь). Свет, прозрачность, блеск, сияние, теплота – вот что оказывается единственно существующим в этом пустом, бездейственном и беззвучном мире. Мир этот, освободившись от грубой вещественности, приобретает свою, особую материальность – световую. Все вокруг льется, блестит, отражается, переливается.

Тем резче на этом фоне выглядит стих полноударного пятистопного ямба, в котором говорится о прошлом:



Это еще заметнее на фоне предыдущего четвертого стиха, написанного четырехстопным ямбом лишь с двумя ударными слогами:



После строки с двумя ударениями появляется строка с пятью ударениями. Тема прошедшего вводится новым ритмом. «Серп» и «колос» – атрибуты прошедшего лета – не только предметны, вещественны, но они и деятельны: серп «гуляет», колос «падает», серп назван «бодрым», то есть энергичным, полным сил. Девятый стих напоминает о том, что в прошлом не было пустоты и тишины («Пустеет воздух, птиц не слышно боле»), а десятый предсказывает в будущем зимние бури («Но далеко еще до первых зимних бурь»), то есть движение, энергичность, беспокойство.

Таким образом, отличительными чертами той поры, которая привлекает поэта, являются простор, пустота (незаполненность пространства), бездействие (как отдых после трудов), свет и тишина, в отличие от движения, звука, заполненности, энергичности, которые характеризуют другие времена года.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика