Читаем «Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре полностью

Стихотворение это – одно из самых популярных, поистине хрестоматийных, тютчевских стихотворений. Создано оно было в зрелом возрасте (Тютчеву было уже 54 года); в последнем автографе перед текстом стоит дата на французском языке, поставленная женой поэта Эрн. Ф. Тютчевой – «22 августа 1857», по которой оно и датируется[536]. Впервые оно было напечатано в «Русской библиотеке» в 1858 г. Сочинено по пути из Овстуга в Москву; на первом автографе дочерью поэта сделано примечание: «Написано в коляске на третий день нашего путешествия. 22 августа» (по новому стилю – 3 сентября). Это действительно – первоначальная осень, самое начало ее. «Есть в осени первоначальной…», тем самым, возникает в процессе трехдневных наблюдений поэта над приметами первоначальной осени.

Стихотворение это, как и подавляющее большинство тютчевских текстов, не имеет заглавия. Из 192 произведений, вошедших в «первый том основной оригинальной лирики Тютчева»[537], 121 не озаглавлено, причем озаглавленные тексты в основном относятся к первому периоду творчества: до 1834 г. из 41 стихотворения 31 озаглавлено и только 10 не имеют заглавия. «Значимость заглавия в поэзии настолько велика, что само по себе его отсутствие становится поэтически значимым», – пишет Е. В. Джанджакова[538]. Видимо, эта особенность тютчевской лирики объясняется той ее фрагментарностью, о которой в свое время писал Ю. Н. Тынянов[539]. Весь корпус стихотворных произведений поэта представляет собой своеобразный лирический дневник.

Рассматриваемое нами стихотворение вошло в историю русской стиховой культуры по первой строке: «Есть в осени первоначальной…». Зачин его характерен для Тютчева. Конструкция «есть что-то в чем-то» не раз встречается в началах его стихотворений: «Есть в осени первоначальной…»; «Есть в светлости осенних вечеров…»; «Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья…»; «Есть и в моем страдальческом застое…»; иногда «есть» переходит внутрь стихотворной строки или же в начало следующей: «В разлуке есть высокое значенье…»; «Так, в жизни есть мгновенья…»; «Певучесть есть в морских волнах…»; «Ночной порой в пустыне городской / Есть час один…». Иногда же эта конструкция несколько видоизменяется: в чем есть что-то не отмечается: «Есть близнецы для земнородных…»; «Есть много мелких, безымянных…»; «Две силы есть, две роковые силы…»; «У музы есть различные пристрастья…». Б. М. Эйхенбаум пишет о тютчевских конструкциях подобного рода: «Самый оборот <…> столь характерный для тютчевских вступлений <…> воспринимается как своего рода „прозаизм“, перенесенный в лирику из сферы ораторской речи»[540]. Б. Я. Бухштаб объяснил подобного рода зачины тем, что они являются у Тютчева как бы исходным тезисом[541].

Тютчев вовсе не был первооткрывателем такой конструкции. Она встречалась в русской лирике уже в начале XIX в. (у Батюшкова, например), хотя и гораздо реже, чем у Тютчева. Апогей ее употребления относится к первым десятилетиям XX в. (Брюсов, Блок, Сологуб, Цветаева, Мандельштам, Ахматова). Постараемся выяснить, что это за оборот и какую роль он играет в тютчевском стихотворении.

В первых двух стихах, грамматически являющихся главным предложением, высказывается тезис, который развертывается в следующих строках. Для того чтобы понять эффективность зачина, приведем метрическую схему стихотворения[542]:



Слово «есть» очень важно и прежде всего потому, что с него начинается стихотворение. Кроме того, в инверсированной конструкции «Есть в осени первоначальной / Короткая, но дивная пора» слово это, выдвинутое вперед, сразу же оказывается носителем логического ударения. Стоит же оно в ямбическом тютчевском стихе в слабой позиции, ударения на которой относительно редки. Тем самым оказывается, что стихотворение начинается двумя ударными слогами: «Есть в осени», в результате чего зачин в целом превращается в дидактическое утверждение. Грамматически «есть» оказывается в данном безличном предложении предикативом наличия[543]. Выдвижение предикатива «есть» вперед утверждает важность самого наличия такой поры, в то время как нейтральность по отношению к этому наличию выразилась бы во фразе: «В осени первоначальной есть короткая, но дивная пора», в которой «есть» хоть и произносится с ударением, но, во всяком случае, не несет на себе логического ударения всей фразы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика