Читаем «Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре полностью

Таким образом, зачин решительно декларирует наличие в чем-то чего-то. Местом наличия какого-то предмета или явления оказывается осень – «есть в осени». Осень – время года, и по отношению к категории времени естественнее было бы употребить временное наречие «осенью»: «есть осенью». Тютчев же оказывает предпочтение риторической фигуре (ср. с предложениями типа: в ней что-то есть; в зиме есть своя прелесть и т. п.), и тем самым его «первоначальная осень» попадает в предложный (местный) падеж, становясь как бы объемом, вместилищем какого-то предмета. И все дальнейшее развитие темы строится на констатации наличия или отсутствия движения в пределах данного объема. Возможность этого уже заложена в начальной фразе, слова которой дают основание для двойного (пространственного и временного) толкования их смысла: первоначальный – находящийся или происходящий в самом начале (этим отличается от «ранней осени»; а ведь можно было бы сказать как-нибудь так: «есть в осени ранней такая пора»), короткий – небольшой, малый по длине или непродолжительный, малый по времени. Текст стихотворения позволяет реализовать оба эти значения одновременно.

В следующих десяти стихах автор от констатации наличия в первоначальной осени «короткой, но дивной поры» (эпитет «дивный» дает субъективную оценку явления носителем речи) переходит к детальному описанию ее. Причем описание это дается не замкнуто, отвлеченно от того, что было в этом пространстве в другие времена года, а путем сопоставления с признаками предшествующей и предстоящей поры. Посмотрим, как это реализуется в самом тексте. 3, 4 стихи («Весь день стоит как бы хрустальный / И лучезарны вечера») – описание первоначальной осени. 5 стих («Где бодрый серп гулял и падал колос») называет в придаточном предложении места признаки прошедшего лета. 6, 7, 8 стихи («Теперь уж пусто все – простор везде, / Лишь паутины тонкий волос / Блестит на праздной борозде») возвращают читателя к настоящему. 9 стих («Пустеет воздух, птиц не слышно боле») отмечает в настоящем приметы путем отрицания в нем того, что было раньше. 10 стих («Но далеко еще до первых зимних бурь») намекает на отличное от настоящего будущее. 11, 12 стихи («И льется чистая и теплая лазурь / На отдыхающее поле») возвращают к настоящему.

Каждая тема имеет свою звуковую «инструментовку». Это многочисленные звуковые повторы и переклички разного вида, связывающие слова одного или нескольких стихов одной темы, – кольца, стыки, скрепы, в которых реализуются разнообразные акустические признаки согласных и гласных звуков. Вариации их поистине неисчерпаемы. Здесь приводятся лишь некоторые из них…




Показываем звуковые связи в одном из стихов:



Все звуки стиха как-то связаны друг с другом, коррелируют, и та же самая картина наблюдается почти во всех строках стихотворения (кроме последнего, о котором будет сказано далее). Новая тема – новая звуковая «инструментовка».

Привлекающее внимание поэта и милое ему время по каким-то признакам отличается от прошедшего и будущего времени. «Первоначальная осень» – это такая пора, такое время, по отношению к которому и прошлое (лето), и будущее (зима) обладают неприемлемыми для поэта чертами. Какими же? Черты эти могут быть выяснены из сравнения тех деталей, которые выделяются в прошлом и будущем, с деталями, которые называются при описании первоначальной осени.

Выпишем фрагменты текста, относящиеся к «короткой, но дивной поре» первоначальной осени:

1. «Весь день стоит как бы хрустальный»

2. «Лучезарны вечера»

3. «Теперь уж пусто все – простор везде»

4. «Лишь паутины тонкий волос

Блестит на праздной борозде»

5. «Пустеет воздух, птиц не слышно боле»

6. «Далеко еще до первых зимних бурь»

7. «И льется чистая и теплая лазурь

На отдыхающее поле».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика