Струна

Девушка в окошке, которой он, как видно, принес цветы, смотрела на нас странно, если только она действительно была молодой девушкой, а не ровесницей Адриану. Потому что Адриану, судя по аттестату, было не меньше шестидесяти, но, как и все тут, – ни морщинки, ни сединки, ни животика, просто унылый он и нос вислый, еще и сутулится.

– А мы вот в шахматы сыграем, – уже искательно сказал он Грише и погладил, склонясь к нему пестрый ситец верхушки накомарника. – Точно, молодой человек? Я-то математик (а вот это он врал). Фамилия знаменитая, все поколения у нас, Магницких, математики.

Надо отметить, что Адриан в Курыгине был, по-моему, последним из оставшихся здесь алкашей, он очень страдал и мыкался. Ибо, как считалось, из-за тех же испарений градусы спирта в откупориваемых бутылках понижались чуть не до нуля, и водка на вкус напоминала уже газированную воду только почти без газа.

Мы дозвонились, наконец, маме Ларе, попрощались с Адрианом и девушкой в окошке.

Адриан прощально поднял руку а девушка (или бабушка?) с золотой девичьей косой вокруг головы проводила нас мрачным синим взглядом.

Так начался мой первый день отпуска.

II

Вообще-то, здешние курыгинские особенности проявились не сразу, а постепенно. Еще в девяностых годах прошлого, XX, столетия некая фирма скупила тут у работяг все акции до единой за великолепную, говорят, цену; потому бывшие труженики, разбогатевшие, обзавелись недвижимостью в области, где и водка, кстати, была тогда настоящей водкой, а не водой.

Что же касается молодости, то даже нам с Ларисой, когда вернулись мы в прошлом году отсюда, каждый говорил: ишь как вы выглядите! Но относили это, понятно, за счет покоя на природе.

Природа, конечно, в Курыгине была отменная, да и погода на второй день установилась прочно, на радость: не октябрь прямо, а бабье лето.

Магницкий, понятно, к нам явился, принес под мышкой картонную доску для шахмат, а в карманах плаща у него оттопыривались фигуры, и они уселись с Гришей играть, однако Гриша довольно скоро поставил ему киндермат.

Стоит прямо сказать, что Гриша, наш поздний ребенок, в отличие от меня, инертного, был быстрый невероятно. Во всем. В Ларису.

Неделю назад на родительском собрании учительница, уведя меня в угол, все жаловалась, что он целует девочек.

Но когда я стал дома беседовать с ним, Гриша убедительно мне разъяснил: самая любовь в четвертом классе, потом уже не то.

Я и увез его, пусть хоть здесь отвлечется. В гимназии у них как: шесть недель учатся, потом две недели отдых, каникулы. В Курыгине ровесников у Гриши не было, да и вообще детей здесь теперь не было, и школу закрыли.

Старую новость эту и Адриан подтвердил, нас отвлекая, чтоб не заметили мы огорчения проигрышем.

– И на почте у нас бывшая учительница, причем моя ученица бывшая, – со значением подчеркнул, чтоб не подумали чего, Адриан. – Я ведь тоже учитель по образованию. (Что было уже, естественно, явным враньем.)

Но я лишь посмотрел на него и оставил их с Гришей дальше играть.

Наконец-то я с удовольствием шел, не торопясь, один по этим тихим улицам. Покой. Покой всюду. Спокойная, неторопливая жизнь.

Вон шагает на озеро веселый рыжий Саша-милиционер с удочкой и ведерком, поздоровался. Едет на велосипеде мимо, вихляя, атаман казаков Иннокентий Демьянович в свитерке и тренировках (его и признал лишь по усам), тоже кивает слегка.

А две девахи, с коромыслами, румяные, в ладошку прыскают у водопроводной колонки, глядя на велосипедного атамана. С зеленой калитки нашего Нани смотрит записка на тетрадном листке: «Потерялась черепаха. Кто найдет…» (но о Нане еще все впереди). В общем, детство человечества.

И я тоже сейчас иду отнюдь не в НПО, научное свое производственное объединение, где и осталось-то нас наперечет семь человек, потому что кто помоложе давно ушли в программисты, а здесь иду я спокойно, и мне хорошо.

Я в отпуске! В отпуске, – хочется объяснить, сказать тем, кто идет навстречу на Хлебозавод на смену. Это бравые как на подбор парни, но они не завидуют мне, здороваются даже снисходительно.

И если вглядеться, то превосходно ты понимаешь – это дедушки.

Вчера я и сам рассматривал себя в зеркале, убавляются ли морщины. Пока что нет, но все впереди.

А вечерами, когда засыпает Гриша, я иду с удовольствием в центр поселка в приятной, очень приятной полутьме. Курыгино считалось раньше поселком городского типа, потому и главная площадь есть с постаментом бывшего когда-то памятника в сквере, с магазином, почтой, ларечками, церковью на взгорке, Домом культуры.

Очень людно тут вечерами, и на площади светло. Телевизоры в поселке работают плохо, потому стоят здесь кучками солидные молодые люди, ностальгически лузгают семечки. В Доме культуры репетирует хор, и где-то еще баян играет, и танцуют.

А в небольшой читальне девушки сидят – или бабушки, – кое-кто уже в очках. У них на столах толстые книги, точно готовятся на исторический факультет. На них вот глядя, и я, технарь, нашел книгу в библиотеке по античной истории.