Струна

Просто дело в том, что на гербе области был почему-то белый кроткий барашек на щите. Когда тут разводили овец, совершенно непонятно. Однако барашек на гербе существовал, и в этот раз устраивали конкурс на здешний памятник. Для него ведь и постамент еще крепкий сохранился в сквере с очень давних времен.

Похвалив конкурсного барашка, я стал расспрашивать Веронику Степановну, что помнит она из детства, а также по рассказам родителей или, может, соседей. И первое, о чем услышал, это о курыгинском озере.

Озеро в лесу (или пруд, вернее) было не круглое, не овальное, а квадратное, потому что, считалось, копали глину для собора в незапамятные времена, а потом все пространство заполнила вода.

Однако Вероника Степановна рассказала мне совсем другую историю: легенду о метеорите, который упал в лес. Было это в тот самый год, когда ожидали комету Галлея.

Затем пошли рассказы о «вшивой горке».

Был, оказывается, здесь когда-то парикмахер, который стриг всех на улице, и за много лет в том месте образовался многоцветный пухлый ковер из волос. Вот из-за него-то и был знаменитый пожар, потому что кто-то – тогда ведь все курили – обронил окурок.

Я ее слушал, слушал, наконец начал наводить потихоньку на другие факты: из Наниной книги. Но уж это Вероника Степановна отвергла начисто, по ее живым воспоминаниям, все было всегда как сейчас. Ну-ну Как сейчас…

Что ж. И я, покинув ее, потащился на почту. Походы в центр, на почту стали для меня почти как ритуал. А что еще прикажете делать осенью в отпуске? В лес меня не тянуло, а купаться холодно.

Гриша за неимением ровесников подружился с Наней и пропадал на складе Хлебозавода или с Наней в лесу. Наня заботливый был человек, и я не беспокоился. Вокруг все и вся были при деле, даже атаман Иннокентий Демьянович, как я видел, осваивал гоночный велосипед, а я читал, зевая, под деревом книгу по античной истории и ходил на почту звонить.

Лариса с приездом еще тянула, срочная, отвечала, работа, а я звонил, зануда. Девушка на почте меня, по-моему, уже ненавидела. Она тоже читала книжки, и я ей мешал, зануда.

Сунет мне в сердцах телефонный талон и сдачу. Брови сдвинуты, глазами синими сверкнет, коса золотистая колыхается, перекинутая на ее грудь. Ну красавица гневная!..

А я бормочу «спасибо», извинения и представляю ее голой. Однако в следующую секунду понимаю, какая она старая, наверняка вся дряблая. Лучше подожду Ларису, привычней, как всегда.

IV

И чтобы успокоиться, я решил тоже заняться делом. Мой сослуживец по НПО, ведущий конструктор, тот самый, что так удачно рекомендовал нам Курыгино, спроектировал для окрестных фермеров мельницу небольших габаритов, и мельницы эти давно тут с успехом работали.

Но у него было еще непродвинутое пока изобретение, которое вполне можно предлагать: великолепнейший автомат для расфасовки муки в пакеты.

Вот и решил я: начну-ка чисто по-дружески на общественных началах пропагандировать автомат.

Начать дело я собрался с самого зажиточного из здешних фермеров Василинова, тем более что его владения ближе всего, три-четыре километра пройти пешком.

Вышел я из дома во второй половине дня, шагал не спеша лесной дорогой, но когда вступил наконец в его двор, то оказалось, что Василинов до сих пор не вернулся откуда-то и его тут ждут расположившиеся, к моему удивлению, под деревом за столом Магницкий и Иннокентий Демьянович, атаман. Они в ожидании Василинова пили пиво. Понятно, его пиво.

Однако причина такому пиршеству, как выяснилось, была самая что ни на есть житейская. Прибыли они с похорон помянуть умершего, и пока Василинова ожидали, Магницкий, разумеется, не выдержал, и решили понемногу пригубить.

– Видите ли, – объяснил мне Магницкий, тряся волосами, и усадил рядом. Щеки и вислый нос его пылали, глаза вдохновенные, – у этого пива пятнадцать градусов! А?! А не одну если порцию?… Да не стесняйтесь, не стесняйтесь, я еще подсвежу! – И он принялся доливать в мою кружку из бутылки.

Иннокентий Демьянович держал себя все-таки солидней и приглаживал после очередной своей кружки правый, затем левый ус. Скоро, правда, и его разобрало, и он стал рассказывать, стуча по столу кулаком, какие ученые дураки!

– Они не признают! – Наклонялся он ко мне через стол. – Что полярные сияния – отражения ото льдов! Я открыл это! Лучей ото льдов! А они не верят! Ото льдов! Не признают это!..

Скажу честно, я постепенно дошел тоже (после третьей бутылки), слаб человек. И меня, как зануду, начали занимать не сияния ото льдов, непризнанные, а совсем другое: по какому же умершему наши поминки? Наши!..

Оказалось, что Василинов, как меценат, опекал в пригороде больницу для хроников, а там скончался наистарейший в округе человек, который провел в больнице почти семьдесят лет, и ко дню смерти ему исполнилось, как считалось, сто восемнадцать.

Правда, лично ни Адриан, ни Иннокентий в глаза его не видали (а прибыли, понятно, ради Василинова пива), но уж наслышались они об умершем достаточно.