Струны памяти

— Пойдемте в огород, — предложила Нюра Турянчикова, — соберем огурцы, какие есть.

И будто оба только этого и ждали — разом к двери, оттуда в калитку, прямехонько. А воздух свежий-свежий. И ветер опахивает. И земля дышит чудно.

Огород небольшой — восемь грядок в длину, по краям у заплота — огуречные лунки. А их немного. И одного работой не займешь. Руки Нюры Турянчиковой проворно забегали в огуречной ботве. Филька сунулся было да услышал:

— Я сама…

И отошел.

Ерас Колонков подравнивал грядки. Филька остановился возле него.

— Тебе что, заняться нечем? — спросил Ерас Колонков.

— И верно, нечем, — отозвался Филька.

— Ну, тогда сходи, принеси, — предложил Ерас Колонков. — Помнишь, в столешне. А что, сам знаешь.

Как не знать Фильке? Не замешкался, быстро принес, что нужно было. Глянул на Ераса Колонкова и засвистал что-то веселое. Приятно Фильке, в хорошем настроении лесник.

Подошла Нюра Турянчикова:

— Вы что же, и огурцов не дождались?

— Отчего ж, давайте, — сказал Филька.

На огороде под черемуховым кустом — три чурбака и стол, сколоченный из теса. Сидели раскрасневшиеся — бражка забродила. Ерас Колонков говорил:

— Хорошо. И отдохнем сегодня за все-то дни, что прошли в ходьбе. Или не имеем права отдохнуть? Еще как имеем.

Нюра Турянчикова кивала головой и ласково посматривала на Ераса Колонкова. Филька улыбался.

27

— Мартемьян Пантелеич, можно ли — месяц уже как без роздыху, — жалобно говорил Лешка начальнику лесопункта, сидя в газике на заднем сиденье.

— Тьфу, паршивец, — вздыхал Мартемьян Колонков и щурился. Непривычен Лешка — тихий, глаза прячет. Совестится. А отчего бы? Знать, нелегко пришлось.

И вправду, нелегко. Когда встретился с Филькой на улице, заныло у Лешки под ложечкой пуще прежнего и такая тоска нашла… И слова Сидора Гремина не успокоили. Еще больше разбередили душу.

— Устал, что ли? — обернувшись, строго спросил Мартемьян Колонков.

— Устал…

— Я — тоже. А терплю.

Горячий нынче сезон. Вода в реке упала, заносы из корья почти на каждом перекате. Иди, отвоевывай с багром метр за метром. Не зевай, коль хочешь вовремя к Байкалу выйти. Вот Мартемьян Колонков и передоверил все, что по лесу, Сидору Гремину, а сам — на сплав… Считай, и дома не бывает вовсе. Так… заглянет на часок-другой, и обратно. Вот как сегодня. И Лешку прихватил с собой, не дал ему додневать свой, по графику, выходной.

— На сплаву туго. Чего ж отдыхать?

Вынырнули из бел-дня штабеля леса, уложенные на берегу Болян-реки. Начался сплавной участок Ехэ-Горхона. Белой точкой на синем — чайка в небе.

В кабине газика жарко: вспотели ноги и клонило ко сну. «К берегу бы, остановиться, размять плечи, скинуть бы одежку и — в воду», — подумал Мартемьян Колонков. Но знал, что не сделает этого. На сплаву теперь еще жарче. И там как нельзя кстати будут Лешкины руки.

— Поживей ты, — сурово глядя на шофера, сказал Мартемьян Колонков. — Заснул?

Газик заметно набавил ход. Теперь не до сна. Теперь — держись. Взыграло шоферское самолюбие. Мартемьян Колонков повеселел. Покосился на Лешку:

— Все хотел спросить, куда девал облепиху?

Лешка, было, в кусты, какая, мол, облепиха, ничего не знаю, да Мартемьян Колонков оборвал его:

— Не отпирайся. Сам видел.

Лешка поначалу сник, но затем, вскинувшись, пробовал отшутиться: дескать, я же говорил как-то: зачем добру пропадать, если знаешь, куда девать?..

А все же от Мартемьяна Колонкова не ускользнуло — загрустил Лешка.

— Ты не пускай слюни — обойдется.

— Знаю, обойдется, — ответил Лешка. — Только тошно. — И со смущением в серых навыкате глазах поглядел на Мартемьяна Колонкова.

— Бывает…

Неожиданно увидел Лешка: на берегу Болян-реки, захламленном после скатки, стояли Ерас Колонков и Филька. Но вот — разошлись. Стали зачищать берег, ловко перекатывая в руках черенки железных граблей.

— Мартемьян Пантелеич, — сказал Лешка. — Гляньте-ка…

Глянул — и усмешка по лицу:

— Этого еще не хватало.

— Зачищают.

Лешка все глаза просмотрел, следя за Ерасом Колонковым и Филькой. Но — проскочил газик.

— Вот уж верно — некуда себя девать. Притащились, — недовольно сказал Мартемьян Колонков. — Будут теперь надоедать. Глаза людям мозолить.

— Сейчас не захочешь, да сделаешь, глядя на них.

— Что?

— А вообще-то ну их к чертовой матери, — с неожиданной грубостью сказал Лешка. — Буду еще изводить себя. Правду люди говорят — оглашенные…

— Красоту наводят, — обронил шофер.

Лешка отодвинулся и надвинул на глаза шапку.

— Некогда нам этим заниматься, — сказал Мартемьян Колонков. — Сплав торопит.

28

Откуда пришла эта мысль? Если бы он знал! Да только пришла и напоминает о себе неотвязно. Осунулся в лице Ерас Колонков, безвылазно дома, на улицу и не выглядывает. Заскучал.

Филька заметил, спросил как-то:

— Дядь, а дядь, не приболел ли? А то я…

— Отстань, — оборвал его Ерас Колонков. Но потом поглядел на Фильку с жалостью: «Что это я парня забижаю?», потрепал по вьющимся волосам, заглянул в ласковые глаза. И было приунывший Филька отошел.

— Слышь-ка, — осторожно сказал Ерас Колонков. — Что-то долго Нюры нету Турянчиковой?

— А чего ей быть? Не суббота.