Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

В № 286 «Голоса» появилась статья по поводу моей рецензии «Иоанна Грозного». Статья обвиняет Академию за отказ этой пьесе в Уваровской премии и ссылается на мою рецензию.

Общество вправе требовать от Отделения русского языка и словесности, чтобы оно уважало русскую словесность (Никитенко, т. 3, с. 51).

Дело о ненаграждении Толстого премией, таким образом, стало публичным: либеральная газета «Голос», вообще часто выступавшая в качестве представителя образованной городской публики и ориентировавшаяся на мнение этой публики, обвинила Академию в неуважении к литературе и в то же время к обществу, которое признало ценность трагедии. Пьеса Толстого, как выяснилось, заслужила такой успех, что простой отказ его признать был чреват публичным осуждением действий Академии. На этом, однако, проблемы не кончились. 3 ноября Никитенко записал:

Буря в Отделении русского языка и словесности все по случаю той же пьесы графа Толстого. Бычков принес в заседание для прочтения статью «Летописи». Она и была прочтена во всеуслышание Срезневским. Против всего, что там сказано, нечего было возразить. Грот заметил, что мы сделали большую ошибку, отказав в награде произведению, которое вполне ее заслуживало, но Пекарский ухватился за слова, сказанные о нем в статье, и объявил, что будет на них отвечать. Что и почему он будет отвечать, трудно вообразить себе. Потом он начал доказывать, что Академия не поручала мне разбора пьесы, и ссылался на протокол, в котором обыкновенно и не говорится, кто из членов принял на себя рассмотрение такого-то сочинения. Из этого публика должна будет заключить, что я напечатал мою рецензию, не представив ее в комиссию. Но ведь она была мною прочитана в комиссии, в которой, после выслушания и полного одобрения рецензии четырьмя голосами, и приступлено было к баллотированию. Вообще Пекарский ведет себя в этом деле престранно. Он покусился было даже утверждать, что не подавал отрицательного голоса. Срезневский высказался честнее: он прямо объявил, что подал отрицательное мнение посредством бумажки, на которой ничего не было написано. Грот хочет напечатать то, что он одобрял пьесу; Веселовский тоже что-то намеревается написать; я тоже напишу, что моя рецензия была читана в комиссии, если Пекарский что-нибудь напечатает, дающее повод думать противное. Вот будет потеха для публики! (Никитенко, т. 3, с. 54).

Хотя шумное обсуждение во время заседания в целом не стало достоянием гласности и «потехой для публики», неприсуждение премии Толстому действительно привело к наиболее скандальному обсуждению награды в печати за всю ее 20-летнюю историю. Началось оно с выступления литератора, критика и цензора Ф. М. Толстого на страницах «Биржевых ведомостей». Толстой констатировал «разлад комиссии с общественным мнением и литературною критикою» и объяснил его недостаточной компетентностью членов комиссии в вопросах литературы: «…может ли ученый человек (будь он даже академик), посвятивший себя уединенной кабинетной жизни, понять и оценить (как сказано в отчете) совокупность необходимых для сценического произведения качеств?»569 Пьесу он сопоставлял с некогда получившей премию «Горькой судьбиной» Писемского в пользу Толстого: