Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

Наконец, 30 октября литератор и публицист Б. М. Маркевич опубликовал в катковской «Современной летописи» заметку о Толстом, в целом повторявшую мнение «Голоса», – удивительное совпадение, учитывая, что издания консерватора М. Н. Каткова и либерала А. А. Краевского в это время вообще очень редко сходились по какому бы то ни было поводу. Помимо обсуждений, кто же из академиков присутствовал на заседании, Маркевич намекал, что решения комиссии в целом вредны для Академии наук и помогают неким ее врагам: «Подавая новую пищу для нареканий со стороны некоторых врагов ее, подобного рода факты и в большинстве нашего общества могут, к сожалению, поколебать веру в авторитет и беспристрастие учреждения…»574 Помимо ссылок на «врагов», Маркевич, как и либеральные критики, писал о подрыве репутации Академии: «…в здешнем обществе, так единогласно признавшем высокие достоинства трагедии графа Толстого, раздаются теперь не менее единогласно громкие сетования на приговор конкурсной комиссии…»575 Критика со стороны «Современной летописи», издания скорее консервативной направленности, была, видимо, для академиков неожиданностью и произвела на них сильное впечатление. Я. К. Грот, долгое время печатавшийся на страницах катковских изданий, действительно пытался оправдаться, что отметил в своем дневнике Никитенко. Уже на следующий день после выхода этого номера газеты Грот написал и переслал Каткову заметку, которая, впрочем, осталась не напечатанной:

К толкам о трагедии графа Толстого

В № 36 «Современной летописи» и еще прежде в «Голосе» упомянуто мое имя в числе лиц, признавших драматическое сочинение графа А. К. Толстого «Смерть Грозного» не заслуживающим Уваровской премии, причем мне придано название литератора, как бы для того, чтобы подвергнуть меня еще большей против других академиков ответственности за это решение.

К сожалению, по принятому обычаю, ход рассуждений, имевших такой плачевный результат, не может быть раскрыт мною. Это прискорбно потому, что при противоположном порядке не могло бы возникать тех недоразумений, которые случаются теперь, когда до сведения публики доводится только общий исход совещаний.

Не желая, однако ж, как литератор, нести несправедливое нарекание в несочувствии к прекрасному явлению литературы, считаю неотъемлемым своим правом публично заявить, что я не только не причастен мнению, отвергшему трагедию графа Толстого, но еще энергически протестовал против печального в этом случае торжества формальностей над сущностию дела и правдою, в чем ссылаюсь на всех своих сочленов по комиссии и в особенности на г. непременного секретаря академии.

31 октября 1866. Яков Грот576

Как видно, на уровне общих предпосылок некоторые академики практически полностью совпадали со своими газетными критиками: Грот воспринимал отсутствие контакта с публикой и неспособность оценить произведение Толстого как серьезные недостатки деятельности академической комиссии, действительно заслуживающие осуждения. В этом академик сходился с Никитенко, который также счел упреки газетчиков в целом справедливыми. Однако проблему нехватки публичности разрешить не удалось: и заметка Грота, и записи Никитенко до широкой публики никогда не дошли.

Итак, причины ненаграждения состояли, во-первых, в том, что Н. С. Тихонравов почему-то не прислал своего отзыва, во-вторых, в том, что члены комиссии не были готовы самостоятельно принимать решения, а в-третьих, в том, что связанные с Академией наук вопросы неожиданно оказались в центре всеобщего внимания.