Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

В «Воеводе…» одной из ключевых тем становятся опасные последствия двойного угнетения, производимого и политической властью, и общественным расслоением. Эти последствия – разрушение национального и политического единства и прямые выступления против носителей власти. По этой причине на сцене выведены разбойники. Масштаб их угрозы для государства продемонстрирован так же, как и истоки власти воеводы, – за счет намеков на широко известные обстоятельства. Один из разбойников, в частности, упоминает, что у казаков «что-то заварилось» (Островский, т. 6, с. 185). Очевидно, речь идет о Степане Разине, одном из популярнейших персонажей русских историков этого времени (включая все того же Костомарова)775, который, впрочем, в окончательной редакции прямо не назван.

Противостоящий власти разбойник Дубровин показан нарочито условно, сквозь призму «народного» восприятия разбойников как защитников справедливости:

Так правда ли, что он народ не грабил
И рук не кровенил; а на богатых
Кладет оброк, служилых да подьячих
Не жалует и нас, дворян поместных,
Пугает крепко? (Островский

, т. 6, с. 165).

В том же духе Дубровин характеризует собственную деятельность в разговоре с отшельником:

    У властных власть идет от Бога. Кто же
    Тебе дозволил стать над властью?
ДУБРОВИН
                Сердце
    Ретивое, что бьется – не уймется.
    Неправый суд царит на белом свете,
    В овечьем стаде волки пастухами;
    Кто ж застоит за бедных, беззащитных?
    Не мы, так кто ж? Нет власти – есть охота

(Островский

, т. 6, с. 182).

В противостоянии самодержавной власти и разбойничества побеждает, казалось бы, именно царская власть, которой удается преодолеть общественную нестабильность, при которой возникает разбойничество. В финале воеводу царским указом меняют на другого, а Бастрюков, один из положительных персонажей, утверждает возможность продуктивного взаимодействия между властью и народным «миром»:

Мне Бог с тобой, свою бы я обиду
Тебе простил; а ты весь мир обидел.
Ты, знать, забыл, что с миром не поспоришь,
Что мир вздохнет, так до царя дойдет

(Островский

, т. 6, с. 238).

Значимых исторических перемен, однако, на сцене не происходит: сложившийся порядок, основанный на угнетении, сохраняется. Об этом прямо говорят в финале пьесы «посадские»:

СТАРЫЕ ПОСАДСКИЕ
    Ну, старый плох, каков-то новый будет.
МОЛОДЫЕ ПОСАДСКИЕ
    Да, надо быть, такой же, коль не хуже

(Островский

, т. 6, с. 240).

Современный критик резонно замечает, что в этой сцене перед читателем и зрителем открывается едва ли не бесконечная, щедринская перспектива российской истории, в которой ничего хорошего произойти не может, а один носитель власти может быть заменен лишь на худшего776.

Наглядным проявлением системы тотального угнетения, сложившейся в годы Смуты, в пьесе предстает отношение к женщине, которое разделяют и старый, и новый воеводы, и «благородный» разбойник Дубровин. Марью Власьевну буквально продают воеводе родители, подобно вещи:

БАСТРЮКОВ
    Прощай, касатка, не моя – чужая!
МАРЬЯ ВЛАСЬЕВНА
    Ну да, чужая. Пусть владеет силой,
    Ни ласки он, ни слова не дождется.
    Мне что сказать, мне чем тебя утешить?
    Ему не я, а красота нужна (Островский

, т. 6, с. 157).

Воевода явно убежден, что может убить женщину, чтобы она не досталась другому жениху, и готов

Опять защекотать до смерти:
И у меня ты вдоволь насмеешься,
И умирать тебе веселой смертью,
Красавица моя! (Островский

, т. 6, с. 231).

Дубровин совершенно так же готов убить жену, хотя и с обратной целью – он считает, что она не должна оставаться замужем за ним, чтобы не стать подругой разбойника:

            Повыточу вострее
Булатный нож да первую ее
Из рук своих зарежу, чтоб не знала,
Не ведала ни нашей вольной воли,
Ни нашей злой и неминучей доли

(Островский

, т. 6, с. 225).