Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

С одной стороны, обсуждение проблемы «насилия» и ответственности поэта перед действительностью во многом близко идеям Анненкова; с другой стороны, сама эта действительность характеризуется с помощью романтической лексики, задающей ее явно невысокую оценку («мелочными притязаниями») по сравнению с действительностью поэтической. Трагедию Толстого Никитенко характеризовал как абсолютно «объективную», однако речь шла не о точном следовании источникам, а об отказе от лирического, субъективного начала – в том же смысле, в котором им пользовался, например, Белинский периода «примирения с действительностью»840:

Объективность, отличающую трагедию гр. Толстого, мы считаем великим достоинством не только в отношении к драме, которая без этого была бы только выражением лирического личного настроения писателя, но потому, что вообще в литературе она имеет важное значение841.

Истина, которую, с точки зрения критика, драматург увидел за историческими фактами, – это вечный трагизм, выражающийся в личности Ивана Грозного, трагизм, присущий человеческой природе вообще, где действуют, по мнению Никитенко, категории внеисторические, такие как воля, сила страстей и проч.:

В нашей истории, без сомнения, нет характера более трагического, как характер Иоанна. Свойство это заключается не в кровопийстве его и ужасах, наполнявших его царствование, – в этой бойне людей была только покорность с предсмертными муками и воплями, а не драматическое действие и эффекты. Для психолога и поэта, он, со стороны внутренней, представляет богатую жатву в модификации и силе его страстей, в вечном приливе и отливе разнообразных и противуположных ощущений, в этом от времени до времени возникавшем хаосе его души, в котором ниспровержение нравственного строя оглашалось только глухими взрывами одной оставшейся в целости силы – одичавшей воли…842

Никитенко стремился доказать, что Толстой имел право описывать события, противоречащие историческим фактам. В первую очередь это относилось к наиболее значительной претензии Анненкова к образу Бориса Годунова, который в пьесе Толстого убивает Ивана Грозного. В финале своей статьи Никитенко, опираясь на изложенные ранее соображения, обосновывает такое вольное обращение с источниками именно выражением высшей трагической правды. Отвечая на возможные упреки в адрес Толстого, «преувеличившего» значение Бориса Годунова, Никитенко рассуждал, что трагизм Ивана Грозного неотрывно связан с его ролью во главе государства, а Борис Годунов в пьесе служит представителем именно государственного аппарата – то есть непосредственно связан с проблематикой пьесы в целом. Это требовало придать его образу особую значимость, чтобы дать читателю и зрителю возможность понять значение и масштаб «катастрофы», постигшей Ивана Грозного:

Изображая обстоятельства этой катастрофы, необходимо надобно было показать силу и значение пружин, двигавших тогдашними правительственными элементами, и так как во главе этого движения стоит Годунов и по своим отношениям к царю, и по способностям, то естественно он должен быть обозначен у автора как можно рельефнее и многостороннее843.