Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

Отличия от общества, изображенного Писемским, тоже очевидны: если автор «Ваала» сосредоточился на пороках капитализма, то создатель «Разоренного гнезда», если верить Никитенко, в первую очередь обличает именно «нигилизм» – слова этого академик старался не использовать, но список общественных явлений, о которых он пишет, говорит сам за себя: здесь и «материализм», и «утопические теории», и «школьническое глумление» «передовых умов». Далее в рецензии Никитенко речь заходит и о женской эмансипации, понимаемой, правда, очень своеобразно – об одной из героинь пьесы сказано:

…она достигла той степени нравственной испорченности, где даже не чувствуют потребности скрывать порочные наклонности. Теорий у ней о женских правах и свободе нет никаких, но на практике она вполне эманципированная женщина. Такие из наших женщин, прикрываясь еще у себя дома некоторым прозрачным покровом благопристойности, обыкновенно отправляются за границу, где их похождения снискивают им громкую известность неслыханных куртизанок (Отчет 1874, с. 24).

«Утопическим теориям» Никитенко противопоставил понятие «прогресса», которое, как ему казалось, было наиболее значимо в пьесе:

В нелогичности всего, что происходит между людьми изображаемого автором момента, чувствуешь присутствие какой-то неотразимой исторической логики вещей и утешаешься мыслью, что все это наносное, несущественное есть временное, что оно пройдет и настанет лучшая пора жизни обновленной и вызревшей в тревогах и брожении перерождающейся общественности (Отчет 1874, с. 23).

В качестве обоснования этой мысли Никитенко цитировал ключевой монолог главного героя пьесы Балкашина:

Их нет еще средь нас, но племя их растет:
            Другое поколение придет
            К заветной и желанной цели.
Вот будущее чье! И там, где видим мы
Глубокий мрак, которым жизнь гнетется,
            Там солнце лучезарное зажжется
            Для поколений новых в царстве тьмы —
            И их зальет живым потоком света.
Да, будущее – их, а наша песня – спета974

.

Значение этого монолога Никитенко, видимо, воспринимал как своеобразный гимн прогрессу, который не приемлют радикальные «утописты»:

Утописты могут осуждать последние слова; но Балкашин, как и некоторые другие из деятелей, не достигших еще предсмертного возраста, могут <так!> повторять эти слова искренно, не опасаясь за лучшее будущее и не сетуя о том, что им не дано устроивать. Довольно, если они честно и разумно пролагали к нему путь (Отчет, 1874, с. 23).

Либеральной идее, которую Никитенко усмотрел в пьесе, соответствовала, в его понимании, и ее «художественная» и «объективная» форма. Рецензент утверждал, что драматургу каким-то образом удалось избежать субъективного отношения к своему материалу, даже несмотря на сатирический смысл его произведения:

В виду автора было возбудить не столько негодование или презрением правдивым изображением всех этих аномалий, сколько сожаление о их возможности. Он чужд личностей, желчи и злобы, он объективен в своих изображениях – и это дает им особенную цену (Отчет 1874, с. 23).

Объективность соответствовала художественности, обнаруженной Никитенко в языке и слоге пьесы и также противопоставлявшей автора литературным «реалистам»: