– Музыка ли ты, благоуханье ли, свет ли, о солнце моего отечества? – вскричал принц, впавший в состояние столь экстатическое, что Анна испугалась, не заболел ли он нервной горячкой. – О моя Кактриана, где среди пурпурно-алого моря отыскал бы я какую-нибудь прекрасную Ранагриду, преданную и любящую, – о моя Кактриана, нас разделяют огромные пространства… А все то, что безнадежно разделяет влюбленных, зовется бесконечностью…
Эта мысль, такая глубокая и такая меланхолическая, так потрясла несчастную дочь профессора, что по ее телу пробежала судорога; девушка поднялась, пересекла Ботанический сад, вышла на улицу Кювье и с кошачьим проворством взлетела на крышу дома под номером 15. Жюль в эту минуту как раз оторвался от работы, положил перо на край стола и сказал сам себе, потирая руки: «Если моя милая Анна захочет меня подождать, через три года я получу крест Почетного легиона и стану помощником профессора, ибо начинаю кое-что понимать в энтомологии, а если нам удастся наладить разведение опунциевой кошенили в Алжире… это будет большая победа, черт возьми!»
И он принялся напевать из Россини:
Матильда, cвет моих очей[626]
, –аккомпанируя себе на фортепиано, которое не имело ни одного изъяна, кроме того что было чудовищно расстроено. После этого небольшого перерыва он убрал со стола букет цветов, которые сорвал в теплице вместе с Анной, и вновь взялся за работу.
Наутро Анна проснулась в своей постели; она помнила в точности великие и грандиозные события прошедшей ночи, но не умела объяснить, каким образом она могла подняться на крышу и заглянуть внутрь души господина Жюля Соваля, юного ученика профессора Гранариуса; вдобавок она сгорала от желания узнать дальнейшую судьбу принца Жарпеадо.
Отсюда, отцы и матери семейства, можно сделать вывод, что старый профессор был холост, имел дочь девятнадцати лет, очень благонравную, но лишенную присмотра, ибо люди, погруженные в науку, и с отцовскими-то обязанностями справляются из рук вон плохо, что же говорить о материнских. Сей ученый в сдвинутом на затылок парике был так занят своими исследованиями, что носил брюки без подтяжек и (несмотря на свое знакомство со всеми открытиями, касающимися жизни микроскопически малых) не подозревал об изобретении штрипок, так превосходно выпрямляющих складки на панталонах и так сильно утомляющих плечи. Когда Жюль впервые заговорил с ним о штрипках, милейший профессор вообразил, что речь идет о штрихах на крыльях бабочек! Теперь вам нетрудно будет понять, как мог Гранариус не подозревать о том, что его дочь от природы сомнамбула, что она влюблена в Жюля и что любовь приводит ее в состояние экстаза, близкое к каталепсии.
За завтраком, увидев, что отец не моргнув глазом собирается высыпать содержимое солонки в кофе[627]
, она поспешила спросить у него:– Папа, кто такой принц Жарпеадо?
Вопрос сделал нужное действие: Гранариус поставил солонку на стол, взглянул в глаза дочери, еще хранившие смутные следы ночных сновидений, и улыбнулся той веселой, доброй, милой улыбкой, какая озаряет лицо ученого, если ему предоставляется возможность сесть на своего конька!
Тогда Анна сказала: «Вот сахар» – и пододвинула к отцу сахарницу.
Так, дорогие дети, реальное перемешивается с фантастическим в жизни и в Ботаническом саду.
Участники этого стипль-чеза преследовали цель куда более серьезную…
– Принц Жарпеадо – последний представитель кактрианской династии, – продолжал достойный ученый, который, подобно многим отцам, ошибочно полагал, что дочь его еще не вышла из того возраста, когда девочки играют в куклы. – Кактриана – обширная, очень богатая страна, одна из тех, что всегда купаются в лучах солнца; расположена она на таком-то градусе широты и таком-то градусе долготы, которые тебе знать совершенно не обязательно; однако она очень мало исследована наблюдателями, я имею в виду тех наблюдателей, которые смотрят на природу вооруженным глазом. Между тем жители этой страны, населенной так же густо, как Китай, и даже более того, ибо подданные там исчисляются миллиардами, регулярно гибнут от кипящей воды, которую извергает огромный вулкан, устроенный руками Человека и именуемый Аррозо-Рио-Гранде[628]
. Впрочем, природа, судя по всему, противопоставляет разрушительным силам производительные силы той же мощи, и чем больше Сельдей съедает Человек, тем больше икры мечут самки-Селедки… Согласно законам Кактрианы, только принц королевской крови, встретив одну из своих подданных, может восполнить потери, причиненные кактрианскому народу страшной эпидемией, последствия которой хорошо известны ученым этого народа, хотя они никогда не могли постигнуть ее причин. Это кактрианская холера-морбус. В самом деле, наблюдая за бесконечно малыми, мы не можем не проводить параллелей с нашим собственным существованием… Разве холера-морбус это не…– Наш Вольвокс! – воскликнула Анна.
Профессор бросился обнимать дочку и чуть не опрокинул стол.