Сцены частной и общественной жизни животных

Эта довольно-таки декольтированная мораль произвела свое действие. Поль отвел невесту в сверкающий огнями дворец, где все брильянты королевства были извлечены на свет божий, а все рабы и баядеры, ускользнувшие от хищного Вольвокса, пели и плясали. Празднество получилось во сто раз более роскошное, чем то, которое мы видим на главной аллее Елисейских Полей в июльские дни[671]. Готовилось великое событие. Работницы, cвоего рода сестры милосердия, призванные ходить за потомством, которое явится на свет вследствие высочайшего бракосочетания, готовились приступить к делу. Во все стороны поскакали курьеры, дабы объявить о грядущей женитьбе принца на Зашазилии-ранагридянке и приказать доставить огромные запасы провизии, необходимые для прокормления маленьких принцев. Жарпеадо получил поздравления от всех сословий своей державы и тысячу раз повторил одну и ту же благодарственную фразу. Все религиозные церемонии до единой были соблюдены надлежащим образом, и принц Поль предавался им с неспешностью, доказывавшей силу его любви, ведь он не мог не помнить о том, что вскоре потеряет свою драгоценную Виргинию, а ее он любил сильнее, чем их будущее потомство.

«Ты хочешь играть – играй!» – сказала она.

– Ах! – говорил он своей прелестной супруге, – теперь я все понял. Мне нужно было жениться на Финне и с нею завести потомство, а тебя сделать моей идеальной любовницей. О Виргиния! разве ты не идеал, не тот божественный цветок, одно созерцание которого дарует блаженство? Тогда ты бы осталась жить, а погибла бы одна лишь Финна.

Так в приступе отчаяния Поль изобрел двоеженство и сам дошел до той доктрины, какую исповедовали мудрецы древнего Востока и какая предписывала, чтобы одна женщина рожала детей, а другая воплощала поэзию жизни, – восхитительное учение первобытных времен, которое в наши дни считается безнравственным. Однако королева Жарпеада положила конец этим мечтаниям. Как и Финна, но еще более сладострастно, она принялась плясать перед принцем; дело происходило в тех же декорациях, а именно под звездным небом, в благоуханных кущах, где ароматы танцевали вместе с королевой и все дышало любовью. Поль героически сопротивлялся чарам Финны, но против королевы Жарпеады он устоять не смог и предался бурной страсти в ее объятиях.

«Бедные божьи твари, – подумала Анна, – они так счастливы, в их жизни столько поэзии!.. Любовь правит низшими мирами, равно как и высшими; а вот у Человека, стоящего посередине между Животными и Ангелами, разум портит все дело!»

IX. В которой появляется некая девица Пингвуазо

Пока дочь Гранариуса с волнением следила за этими событиями, Жюль Соваль, с легкой руки своей тетушки, которая мечтала найти ему богатую невесту, вел светскую жизнь в квартале Маре[672]. Прекрасным августовским вечером госпожа Соваль заставила племянника отправиться к господину Пингвуазо, бывшему торговцу игрушками из пассажа Якоря; сей господин удалился от дел, имея сорок тысяч ливров годового дохода, загородное имение в Буасси-Сен-Леже и единственную дочь двадцати семи лет, за которой родитель давал четыреста тысяч франков (плод девятилетних сбережений), загородное имение и только что купленный особняк на Вандомской улице в Маре[673], не говоря уже о надеждах на наследство. Обед, естественно, был устроен в честь прославленного натуралиста, для которого Пингвуазо, коротко знакомый с главой государства, хотел добиться креста Почетного легиона. Пингвуазо искал зятя, который остался бы жить в его доме; но он желал заполучить зятя знаменитого, который мог бы стать профессором, публиковать книги и быть героем журнальных статей.

После десерта тетушка взяла племянника Жюля под руку, увела в сад и недолго думая осведомилась:

– Что ты думаешь об Амелии Пингвуазо?

– Что она чудовищно уродлива, что у нее нос крючком и все лицо в веснушках.

– Да, но какой прекрасный особняк!

– Огромные ступни!

– Дом в Буасси-Сен-Леже, парк в тридцать гектаров с гротами и речкой.

– Плоская грудь.

– Четыреста тысяч франков приданого.

– И вдобавок дура!..

– Сорок тысяч ливров годового дохода в наследство, и плюс пятьсот тысяч франков, которые папаша еще успеет накопить для нее.

– Она неуклюжая.

– Богатый Человек непременно становится профессором и членом Института.

– Ну что же, юноша! – сказал Пингвуазо, – говорят, вы там в Ботаническом саду творите чудеса и мы будем вам обязаны большим открытием… Я, между прочим, люблю ученых! я ведь не какой-нибудь тупица. Я выдам свою Амелию только за человека даровитого, даже если буду знать, что он беден и у него долги…

Речь совершенно недвусмысленная и противоречащая всем буржуазным устоям.

Х. В которой мадемуазель Анна воспаряет до выводов самых возвышенных

Несколько дней спустя вечером в доме профессора Гранариуса Анна с досадой укоряла Жюля:

– Вы изменяете теплице, вы ведете рассеянный образ жизни; говорят, что, насмотревшись на рост кошенилей, вы полюбили красное и мысли ваши заняты некоей девицей Пингвуазо…

– Что вы, милая Анна! что вы! – возразил Жюль не без смущения. – Разве вы не знаете, что я люблю вас…