Сцены частной и общественной жизни животных

«Право, – подумал я, когда пришел в себя, хотя из себя не выходил, – кто бы мог подумать еще четверть часа назад, когда я лежал, скорчившись и не шевелясь в этой чудовищной скорлупе; кто бы мог подумать, что я, которому было так тесно в родном яйце, найду место, где мне станет очень просторно!»

Не хочу кривить душой, поэтому признаюсь, что зрелище, открывшееся моим глазам, когда я открыл их впервые в жизни, не столько восхитило, сколько удивило меня и что, увидев над головой круглый небесной свод, я поначалу решил, что просто-напросто переселился из бесконечно малого яйца в бесконечно большое. Признаюсь также, что я вовсе не был в восторге от того, что явился на свет, хотя в первую минуту решил, что все представшее моим глазам принадлежит мне, а земля только для того и была создана, чтобы служить подставкой для меня и моего яйца. Простите подобную гордыню бедному Пингвину, который с тех пор имел множество причин от нее исцелиться.

Когда я догадался, для чего могут мне пригодиться глаза, иначе говоря, когда я внимательно огляделся по сторонам, то обнаружил, что нахожусь в таком месте, которое, как я позже узнал, именуется расщелиной в скале, неподалеку от такого места, которое, как я позже узнал, именуется морем, и что я один на всем белом свете.

Итак, скалы и море, камни и вода, бескрайний горизонт, одним словом, необъятные просторы, а посередине я сам, крохотный атом, – вот что я увидел поначалу.

Больше всего меня поразила огромность всего этого и я тотчас спросил сам себя: «Отчего же мир так огромен?»

II

Этот вопрос был первым, который я задал сам себе; сколько раз впоследствии случилось мне его повторить и сколько еще случится?

И в самом деле, зачем мир так огромен?

Разве маленький, совсем маленький мир, в котором нашлось бы место только для друзей, только для тех, кто любит друг друга, не был бы в сто раз лучше этого огромного мира, этой бездонной пропасти, где все пропадает, все перемешивается, где находится место не только для созданий, которые друг друга ненавидят, но вдобавок еще и для целых народов, которые друг друга обкрадывают, мучают, убивают, пожирают; для враждебных родов и видов, которые друг друга истребляют; для противоположных аппетитов; наконец, для несовместимых страстей и, что еще хуже, для Животных, которые вдыхают один и тот же воздух, созерцают одну и ту же луну, одно и то же солнце и одни и те же звезды, а затем глупейшим образом умирают, так и не встретившись друг с другом.

Я обращаюсь к вам всем, Пингвины, читающие эти строки, добрые мои друзья: вообразите маленькую землю, например такую, где имелась бы всего одна маленькая невысокая горка и один маленький лесок с молодыми зелеными деревцами, на которых расцветали бы прекрасные цветы и вырастали прекрасные плоды, делающие честь приютившим их ветвям, а в этом маленьком леске одна-две дюжины прелестных гнездышек, а в них добрые и веселые Птицы, элегантно одетые, пышущие здоровьем, могущие похвастать ярким оперением, красивыми очертаниями, изящными повадками – одним словом, всеми возможными прелестями, – а вовсе не Пингвины-голодранцы вроде вас и меня, – а в каждом из этих гнездышек сердца сливаются воедино, на глубине покоятся несколько яиц, снесенных ласково и нежно, – вообразите все это и скажите, разве маленькая земля, устроенная подобным образом, не подошла бы вам, а заодно и всем на свете?

Кто, скажите, стал бы возражать против такой уютной маленькой земли, против такого маленького леска, против таких прекрасных деревьев, против этих удивительных Птиц, связанных узами любви, обожания и дружбы? кто произнес бы против этого хоть одно слово?

Уж разумеется не я, пишущий эти строки, и очень надеюсь, что не вы, их читающие, ибо если это будете вы… что ж, тогда я постараюсь вас прогневить. Я скажу вам, чего бы мне это ни стоило: «Идите к черту; вы меня обманули, вы вовсе не Пингвины; закройте эту книгу; отныне мы с вами в ссоре».

Прости, друг читатель, прости; привычка к одинокому существованию сделала меня ворчливым, даже грубым, и я забылся и забыл, что не имеет права забываться тот, кто находится наедине с вами, о могущественный читатель!

III

Должен сказать, что, поскольку в ту пору я знал довольно мало и даже не знал, как считать до двух, я не удивлялся тому, что я один на всем белом свете, ибо даже не подозревал, что может быть иначе! Итак, я не стал жаловаться на свою горькую долю. А между тем случай был самый подходящий; чуть позже я бы не преминул им воспользоваться. Жаловаться так приятно, что порой мне казалось: именно в этом и заключается счастье.

Я прожил всего один час, а уже успел познать холод и жару, то есть всю жизнь как она есть; внезапно солнце скрылось, и скала моя из обжигающей сделалась такой холодной, как если бы в одно мгновение превратилась в ледяную гору. За неимением лучшего я решил пошевелиться.