Сцены из провинциальной жизни

С хронологической точки зрения Марк был старше меня, но мне это виделось иначе. С моей точки зрения, я была самой старшей в семье, затем шел Марк, которому было примерно тринадцать, а за ним — наша дочь Кристина, которой в следующий день рождения должно было исполниться два года. Поэтому в смысле зрелости мой муж был ближе к нашему ребенку, чем ко мне.

Что касается мистера Тыкалки — я возвращаюсь к человеку, перебрасывавшему лопатой песок из кузова своего пикапа, — то я понятия не имела, сколько ему лет. Вообще-то ему тоже могло быть тринадцать лет. Или он мог быть, mirabile dictu^[42], взрослым. Ну что же, посмотрим, подумала я.

— Я ошибся в шесть раз, — рассказывал он (а может быть, в шестнадцать — я слушала вполуха). — Вместо одной тонны песка нужно шесть (или шестнадцать). Вместо полутора тонн гравия нужно десять. Должно быть, я выжил из ума.

— Выжил из ума, — повторила я, стараясь выиграть время, пока ухвачу суть.

— Сделать такую ошибку!

— Я все время ошибаюсь с числами. Ставлю не там точку в десятичных дробях.

— Да, но ошибиться в десять раз совсем не то же самое, что поставить не туда точку в десятичной дроби. В любом случае, ответ на ваш вопрос будет таким: это будет продолжаться вечно.

«Какой вопрос? — спросила я себя. — И что именно будет продолжаться вечно?»

— Мне пора, — сказала я. — У меня ребенок ждет ленча.

— У вас есть дети?

— Да, у меня есть ребенок. Что тут удивительного? Я взрослая женщина, у меня есть муж и ребенок, которого нужно покормить. Почему вас это удивляет? А зачем же еще мне приходится проводить столько времени в «Пик-н-Пэй»?

— Ради музыки? — предположил он.

— А вы? Разве у вас нет семьи?

— У меня есть отец, который живет вместе со мной. Или с которым живу я. Но нет семьи в традиционном смысле. Моя семья улетела.

— Ни жены? Ни детей?

— Ни жены, ни детей. Я снова стал сыном.

Меня всегда интересовали разговоры, когда произносимые слова не имеют ничего общего с ходом мыслей. Например, в то время, как мы с ним беседовали, в моей памяти возник визуальный образ совершенно отвратительного субъекта, у которого торчали пучки густых черных волос из ушей и над верхней пуговицей рубашки и который на последнем барбекю как бы случайно положил руку мне на задницу, пока я стояла, накладывая себе на тарелку салат, — не для того, чтобы погладить или ущипнуть, а просто чтобы накрыть мою ягодицу свой большой лапищей. Если я мысленно вижу эту картинку, то что же видит этот другой, менее волосатый мужчина? И как хорошо, что большинство людей, даже те, кто не умеет лгать, по крайней мере не выдают то, что происходит у них в мозгу, — ни дрожью в голосе, ни расширившимися зрачками!

— Ну что ж, до свидания, — сказала я.

— До свидания, — ответил он.

Я поехала домой, заплатила помощнице по дому, накормила Крисси ленчем и уложила спать. Потом испекла два противня шоколадного печенья. Пока печенье еще было теплым, я снова поехала к дому на Токай-роуд. День был чудесный, безветренный. Ваш герой (не забывайте, что я тогда еще не знала его имени) был во дворе — что-то делал с досками, молотком и гвоздями. Он был голым по пояс, плечи красные: обгорел на солнце.

— Хэлло, — сказала я. — Вам надо надеть рубашку, вы обгораете на солнце. Вот, я привезла немного печенья вам и вашему отцу. Это лучше того, что продается в «Пик-н-Пэй».

С подозрительным, даже раздраженным видом он отложил свои инструменты и принял коробку с печеньем.

— Я не могу пригласить вас в дом, там жуткий беспорядок, — сказал он. Мне явно не были рады.

— Все нормально, — ответила я. — В любом случае мне нужно возвращаться к ребенку. Я просто сделала добрососедский жест. Могу я пригласить вас с отцом на ужин как-нибудь на днях? По-соседски?

Он улыбнулся — впервые за все время. Не очень-то располагающая улыбка, с плотно сжатыми губами. Он стеснялся своих зубов, которые были не в порядке.

— Спасибо, — ответил он, — но мне нужно сначала поговорить с отцом. Он не может засиживаться допоздна.

— Скажите ему, что это будет не поздно, — возразила я. — Можете просто поесть и сразу же уйти, я не обижусь. Мы будем втроем. Мой муж в отъезде.

Наверно, вы расстроились, мистер Винсент. «Во что я втравился? — наверно, спрашиваете вы себя. — Как может эта женщина притворяться, будто дословно помнит будничные разговоры, происходившие три или четыре десятка лет назад? И когда наконец она дойдет до сути?» Так что позвольте мне быть искренней. Я по ходу дела сочиняю слова, диалоги. Полагаю, это допустимо, когда мы беседуем о писателе. То, что я вам рассказываю, возможно, не соответствует букве, но соответствует духу, можете не сомневаться. Я могу продолжать?

(Молчание.)

Я записала свой номер телефона на коробке с печеньем.

— И позвольте представиться, — сказала я, — на всякий случай. Если вас это интересует. Меня зовут Джулия.

— Джулия. Как сладостно плавятся ее одежды.

— В самом деле? — Интересно, что он хочет этим сказать?

Он пришел на следующий вечер, как и обещал, но без отца.

— Отец неважно себя чувствует, — объяснил он. — Он принял аспирин и лег спать.