Читаем Студенты и совсем взрослые люди полностью

Нет, погодите, ерунда какая. Разве допустимо смешивать великие, огромные, душу рвущие чувства с нечищеными зубами, звёздную романтику с мозолью на пятке, честное, иерихонской мощи требование счастья с потухшими глазами человека-кролика, на пределе дыхания бегущего всю жизнь? Так не люди же смешивают – жизнь неумолимо возвращает назад, из мира надежд и обещаний в мир счетов и сравнений. Можно самовлюблённо клясться, вдохновенно любоваться любовной болью в сердце, такие кружева слов сплетать, что любое сердце дрогнет. Но летает человек в ослепительно сияющих облаках, радуется, восклицает, руки раскрывает на манер птичьих крыльев. Ан нет, дёргает что-то. Нет, не бедствия земные, не земля треснула, небо не упало, что-то проще – зуб заболел. Ребёнок упал. Надо плиту починить. Пирог не удался. Соврал. Струсил. День за днём, год за годом. До любви ли? Прилетела, голубка. Добро пожаловать в голубятню. Кормушка насыпана, господня ночь подступает.

И… что? Всё? Вот так всё просто – обман? Самообман? Пустышка? Иллюзия? Ромео с пивным брюшком, Джульетта с варикозом, Ассоль, подагрическими руками отбирающая бутылку доброго старого вина у своего Грея? Своего Грея… Так что же – шамкающая старость в лоб поцелует и остудит любую кровь? Перетрёт, перемелет мечты в пыль усталости?

Поживём – увидим.

Мой. Моя… Когда с полувздоха, с полуслова, с полувзгляда… По-детски искренне, душу нараспашку, во все глаза не наглядеться.

Да нет же!

Без «полу».

Когда – без слов, без намёков, без малейшего усилия приходит простое и ясное понимание того, чем живёт только что бывший чужим человек, о чём думает, что значит для тебя. До обладания, раньше договоров, обещаний, клятв и надежд бьёт в сердце это простое узнавание: «мой». Уже после будут уточнения, бирочки, ярлычки и классификаторы – мой муж, мой любовник, мой друг, мой любимый человек… Сначала – «мой».

Неосознанный. Неназываемый. Недодуманный. Ненаглядный.

Родной.

Ну что, грустно? Скучно и многословно? Так к чёрту эту старость! В конце концов, старость – лишь распад оболочки. Мы-то живы. Что же, слабо вымести душу от накопившегося сора, слабо правду себе сказать, самого себя судить совестью своей, любить на всю катушку?

Поехали дальше, вот же, только посмотрите – какими глазами Алёшка Зосей любуется!

Своей…

4

Баранья гора осталась далеко позади. Они подошли к протоке, старательно упираясь вёслами в шершавую рябь быстрого течения. Не шутилось. Сомкнутый строй соснового бора на отодвинувшемся берегу перестал защищать от разозлившегося ветра. Над головами проплыли провода ЛЭП, с гулом вспарывавшие сгустившийся воздушный поток. Осины, окружившие хутор лесника, шелестели, словно листья были из оцинкованной фольги. За протокой ветер прорвался сквозь неумелый строй берёз, вётел, ёлок и прочего лесного ополчения, погнал камышовый хлам по тёмной воде и всё время сбивал с курса к Третьему мосту. По низкому серо-жёлтому колпаку неба полетели клочья разорванной непогоды и по-вороньи безжалостно клевали одинокий оранжевый желток. Стало ещё темнее, несмотря на суету слабосильного солнечного мусора.

Три тяжелых «фофана» зашли в траву возле моста, чтобы не сносило. Упарившиеся, раскрасневшиеся гребцы понадевали майки и рубашки. Штормовки поотдавали девчонкам, сами зачерпывали чистую воду, пили с ладони, тайком смотрели на круговерть встречного течения под мостом. Всего несколько часов назад они лихо, с гиканьем проскочили бурливый поворот. Девчонки повизжали тогда маленько, но это больше от скорости, кокетства и деланого возмущения – Давыдов нарочно брызги пустил веслом. Весело было. Но тогда вода искрилась и несла сама. А тут – наоборот. Да и поток под мостом вздулся, клокотал в теснине – ветер воду нагнал с той стороны.

– Ну что, отдышались? – Алёшка пустил «сигарку» по инерции между «фофанов». – Давыдыч, дай-ка прикурить, – и пока тот чиркал дрожащими руками, шепнул тихонько: – Давид, сами сможете поднять?

Давид глянул на красного, распыхтевшегося Василькова на соседней лодке. Того в воду опусти – закипит. Гандболисты держались получше, но тоже боками, как дырявыми мехами, хлопали. Покачал головой.

– Так. Значит, слушайте, ребята, – Алёшка заговорил погромче. – Нам сейчас переходить Второй плёс. Ветер встречный, с лодок полетит всё. Надо перепаковаться. Надо много рук. Сейчас идём вон туда, за куст. Лодки ставьте носом в насыпь, потом начинайте всё укладывать под банки, в носы. Одежду застегните хорошо, там некогда будет. Девочки, слышите? Сложите все кастрюли, все пакеты завяжите. Давайте, пошли, а я по очереди лодки подниму за мост. Тут два камня таких, вы только вёсла поломаете.

Зоська, которая всё слышала, только глаза прищурила.

Так всё и сделали. Четыре лодки со скрежетом уткнулись в гравийную отмель, парни попрыгали с носа, перенесли девчонок на берег. Нечего красавицам кеды мочить.

Да и ноша приятная. Круглопопая.

Перейти на страницу:

Все книги серии Идеалисты

Индейцы и школьники
Индейцы и школьники

Трилогия Дмитрия Конаныхина «Индейцы и школьники», «Студенты и совсем взрослые люди» и «Тонкая зелёная линия» – это продолжение романа «Деды и прадеды», получившего Горьковскую литературную премию 2016 года в номинации «За связь поколений и развитие традиций русского эпического романа». Начало трилогии – роман «Индейцы и школьники» о послевоенных забавах, о поведении детей и их отношении к родным и сверстникам. Яркие сны, первая любовь, школьные баталии, сбитые коленки и буйные игры – образ счастливого детства, тогда как битвы «улица на улицу», блатные повадки, смертельная вражда – атрибуты непростого времени начала 50-х годов. Читатель глазами «индейцев» и школьников поглощён сюжетом, переживает и проживает жизнь героев книги.Содержит нецензурную брань.

Дмитрий Конаныхин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги