Студенты в Москве. Быт. Нравы. Типы

У него жалкое, растерянное лицо. Одна из женщин, довольно миловидная, но уже изрядно отведавшая жизни, распоряжается с видом хозяйки. Спутника своего она называет Ваней и обращается с ним как с законной собственностью. Она угощает подругу из «падших» пивом, а сама пьёт квас. Хочет показать, что она не «такая», а «выше» – живёт с любовником, которого сумела забрать в руки и собирается выйти за него замуж.

Совершенно пьяный студент стоит посредине пивной, держит в руках вывернутый наизнанку кошелёк, блаженно улыбается и читает себе мораль:

– Наши отцы последние деньги высылают, а мы вот что… 6 копеек осталось, целый месяц жить надо: и на чай 6 копеек, и на обед 6 копеек, и за квартиру 6 копеек. – Мишка! Мишка! – вдруг отчаянно ревёт он. – Десяток папирос! Теперь легче: яко наг, яко благ… Мишка, на чай не дам тебе больше!..

Из-за одного стола поднимается высокая фигура студента с бледным лицом и горящими глазами, в правой руке у него кружка с пивом. Он обводит сидящих кругом сверкающим взглядом и декламирует трагической октавой:

– Мрак ночи настал, слышней стали песни бегущих ручьёв. Проснулися песни всех любящих. Моя душа – ведь она тоже песнь любящего. Люблю человечество! – голос студента возвышается. – Слышите, люблю, люблю!.. Но откуда столько зла?.. Слышите, вас спрашиваю – откуда зло?.. Зачем его столько? Задыхаюсь от зла. Вы, извивающиеся! О, как ненавижу вас и себя… – и студент опускается на стул и рыдает. Пьяная женщина тянется к нему, хочет поцеловать в губы, но он вдруг приподнимается снова, страшно ударяет кулаком по столу и кричит:

– Выбыл я из дома учёных и даже крепким ударом захлопнул дверь за собой. Слишком долго душа моя сидела голодной у них за столом…

Вваливается толпа студентов в изношенных пальто, в длинных сапогах, в потёртых фуражках.

Мальчики-прислужники сдвигают три стола вместе, и компания молча, важно рассаживается. Один приказывает:

– Полдюжины пива!

И все вдруг затягивают песню:

Из страны, страны далёкой!
С Волги-матушки широкой,
Ради вольности весёлой,
Ради сладкого житья
Собралися мы сюда…

Голоса умолкают.

– Ничего, ничего, – одобряет полушёпотом дирижёр в очках, – со стороны хорошо. – Он говорит с таким серьёзным видом, как будто песней решается его и их участь. – Ну начинай, – и дирижёр снова машет рукой.

Первый тост за наш народ
За святой девиз вперёд…

– Вперё-ёд, – заливается тенор.

Из «чёртова» угла вылезают «седанцы» и присоединяются к компании.

– Господа, позвольте, я затяну, – говорит субъект в опорках и рваном пальто, – позвольте, я знаю.

И хриплым голосом он начинает петь, но на втором куплете путает, останавливается и растерянно смотрит по сторонам…

Кругом смех…

– Вот сейчас в голове было… Позвольте!.. – Но Пивной Лев схватывает его за волосы и оттаскивает прочь.

Тот опять лезет назад и пытается говорить, вызывая общий смех.

Уже давно этот человек – бывший студент – захлебнулся в пивном омуте «Седана». Уже давно потерял он самый облик человеческий. И только в застывшей улыбке его, жалкой и беспомощной, чудится что-то былое, добродушное и застенчивое.

Это «седанский» шут. Над ним все издеваются и острят.

– Пошёл прочь! – кричит «угловой седанец», которому шут надоел своим приставаньем. – Смотри у меня…

И шут исчезает в хаосе «Седана». Опять приподнимается студент высокого роста.

– Всё пустое, всё уже было, – возглашает он с горькой улыбкой. – Было уж всё, я говорю. И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и самый этот лунный свет и я, и ты, и ты, – он возвышает голос – и ты, который уставился там на меня? Душу мою зачем выворачиваешь?.. Рожа!..

И вдруг он размахивается кружкой и с силой бросает её в кого-то. Кружка ударяется о стену и со звоном разлетается вдребезги…

– Декадентщина звенит! – странно усмехаясь, говорит молодая женщина, обращаясь к двум собеседницам. – Выпьем запостоянно!

И они, чокнувшись кружками, пьют.

– Запостоянно!

И снова пьют…

Странный контраст представляет из себя это женское трио. Первая из женщин – красивая брюнетка, с бледным, интеллигентным лицом. Две другие – старые, с физиономиями, давно уже утерявшими всякое человеческое выражение. Все трое пьют страшно много. Но в то время, как старые пьяны до омерзения, красавица вовсе не пьяна, только глаза её блестят ярче, и лицо делается бледнее. И кажется, что она горит откуда-то изнутри. Она нежно ухаживает за подругами, которых привела с собой, и не позволяет никому их трогать.

– Гланя, – говорит красавица, – помни, как я тебя люблю, помни!

Гланя что-то бормочет в ответ.

– Ну, довольно – за мной! В чайную! – говорит молодая женщина, – будем бражничать всю ночь. И она направляется к выходу. За ней покорно плетутся, как тени, её спутницы…

В продолжение многих дней я видел эту загадочную тройку в «Седане» и окрестных кабаках – всегда неизменно вместе. И мне казалось, что молодая и красивая наслаждается, глядя на сопровождающее её безобразие, глубиною своего падения…