Студенты в Москве. Быт. Нравы. Типы

Смирнов «работал» не особенно осторожно, его арестовали и посадили в одиночку, а через неделю выслали на родину. Он уехал, утешаясь надеждой, что студенты покажут себя героями. Забастовка – непобедимая вещь!

Но его ждало жестокое разочарование. Через месяц он получил извещение от товарища, что оставшиеся в Москве студенты почти поголовно держат экзамены. Экзаменуются даже те, которые собирали подписку от товарищей о недержании ими экзамена. Даже один из «Группы студентов» благополучно сдал Государственное право…

– Проклятье! Они не выдержали первого препятствия, встретившегося на пути. Ведь забастовка – сущие пустяки: не ходить на лекции – разве это трудно?

Не держать экзаменов – это уже более или менее жертва. И большинство не хотело её принести.

Не было слов презрения, которые не обрушивались бы на головы людей, побеждённых «в борьбе за элементарные права». Да, это была обидная история. Ведь те, которые действительно пострадали, как Смирнов, оказывались в самом глупом положении: каких-то мучеников не у дел, бездельных и ненужных.

«Всё рухнуло! – думал в отчаянии Смирнов. – Товарищи предали своих товарищей!»

Он был удручён, но и озлоблен. И с удовольствием приветствовал мысль назначить суд чести над студентами, не сдержавшими слово. На суде[70], т. е. на сходке двадцати студентов того города, где жил Смирнов, было решено не подавать руки провинившимся товарищам и даже не кланяться тем, которые не захотят подчиняться этому решению.

Тут же вышел маленький инцидент, покоробивший Смирнова. В городе было два брата, из которых один держал экзамен, а другой нет. Так как брат не хотел «разрывать сношений» с братом, то из последовательности и его подвергли «бойкоту». Тогда двое из двадцати заявили, что они устраняются от «суда».

Затем Смирнову пришлось не кланяться с одним близким приятелем, тоже державшим экзамен. В глубине души Смирнов признавал за ним право на такой поступок: приятель его был второгодник и бедняк: недержание экзаменов грозило ему тяжёлыми последствиями. «А как бы поступил я сам в данном случае?» – невольно задавал себе вопрос Смирнов. И не мог ответить категорически. Во всяком случае этого «преступника» нельзя было ставить на одну доску с господами, которым равно ничего не грозило от того, что они остались на второй год. Не считая возможным нарушить постановление суда, Смирнов очень мучился невольной несправедливостью. Он чувствовал себя подавленным и далеко не героем. И всё грандиозное прежде казалось теперь мелочным и сведённым на нет.

Опять старый вопрос обострился и требовал ответа;

– Нужны ли студенческие движения? Имеют ли они какой-нибудь смысл?

И Смирнов сомневался глубже, чем после первого своего участия в беспорядках, потому что теперь на его совести лежал разрыв с Огневой и другом, которого он оправдывал: ведь он поступил с ними, как право имеющий «творить суд», а твёрд ли он сам настолько, чтобы обвинять других?

Чтобы забыться от этих тяжёлых сомнений, Смирнов усиленно занимался историей, которую считал необходимым изучить… Так прошло лето в неопределённом положении. Смирнов не знал, придётся ли когда-нибудь окончить высшее образование.

Осенью стало известно, что высланные студенты принимаются обратно в университет: было только необходимо подать прошение с обещанием вновь никогда не ходить на сходки.

Смирнов чувствовал, что он не способен на подобное унижение… Но его умоляли родные. А товарищи, так те даже спешили подать прошение и смеялись над колебания-ми Смирнова.

– Стоит задумываться над такими пустяками, – говорили они.

В конце концов Смирнов скрепя сердце послал прошение. Месяц после этого он испытывал приступы жгучего стыда и неловкости перед всеми…

Однако ещё раз глубокое чувство негодования охватило его, когда один из участников суда, кричавший более других, и главный обвинитель товарищей перевёлся в Ярославский лицей на следующий курс, т. е. очутился в положении осужденных «судом чести».

Тогда Смирнов дал себе слово никогда больше не участвовать в студенческих движениях. И на этом решении и успокоился…

Через два года мы застаём Смирнова на четвёртом курсе опять накануне первой сходки.

Он беспокойно шагает по своему номеру от комода с грудами наваленных на него книг до железного рукомойника. По временам он взглядывает через дверь в коридор и прислушивается. Затем снова путешествует от комода до рукомойника. На столе валяется раскрытое Уголовное право как безмолвный свидетель приближающихся государственных экзаменов. Однако мысли Смирнова летят прочь от этого права.

Он очень рассеян и даже не замечает, что лампа с кусочком газетной бумаги вместо абажура давно уже начала коптеть.

Смирнов ожидает своего сожителя Яблокова, ушедшего на совещание по поводу завтрашней сходки. Смирнова ужасно интересует результат совещания. Сам он не пошёл туда, потому что не хочет участвовать в движении.