— Не стоит лишний раз говорить о нем, — согласился Раванга. — Тем более что он не Ведатель. Нет, Маритха, ты не видела незримого мира — не в твоих силах видеть то, что скрыто. Все это твои образы, твои мысли, твои сны. Однако незримое само нашло бы к тебе дорогу, до того уже недолго оставалось. А с ним тебе не справиться — затянет, не отпустит. Есть чем затянуть, много там такого, манящего… или запугать — для обычного человека там жуткого хватает. Не стоит туда стремиться — убежать потом нелегко.
Девушка хлопала глазами.
— Само… нашло… — повторяла она. — Оно что… живое?
Раванга усмехнулся.
— Я бы сказал — да, живое. Живые, так вернее.
— И что, оно, они… — она запнулась, — ещё за мной явиться могут?
— Уже нет. Твой разум опять вместе с телом. Обычному человеку не войти в тот мир так просто. Беспамятство — единственный вход. Когда забываешь тело, встаёшь между мирами. Тогда Нить выдернуть легко, и незримые сами к тебе устремляются.
«Зачем?» — не спросила, просто двинула губами Маритха, и он ответил:
— Им нужно тело. И чем слабее ты, тем легче им завладеть.
— А им-то что я сделала? — тонким голоском пропищала девушка, сдерживая слезы.
Великий поглядел на неё, и её понемногу перестало колотить от дрожи.
— Ты ничего не сделала, Маритха, — успокаивал он девушку. — Ни им, ни Бессмертным, которых ты винишь во всех своих бедах лишь от отчаяния. — Он, было, задумался, но тут же продолжил: — Ты слишком близко оказалась к тем, кто сильнее тебя. Так легла Нить твоей судьбы, и в этом нет твоей вины. Их вины — тоже нет.
— Это песня такая… — выскочило у Маритхи.
Он вопросительно поднял глаза.
— Ну,
— Саис — сын песенника, и если он хоть к чему-то ещё привязан в этом мире, так это к своим муштарам. Из него мог получиться великий песенник, но Ведатель в нем сказался куда сильнее. В дрожании Нити он слышит песню, такую же, как в звуке струн его муштара. Он очень тонко слышит… потому так искусно играет на Нитях.
— Он ещё говорил, — прошептала Маритха, — есть какая-то Великая Нить, Великая Песня, и моя Нить — словечко в той песне, только и всего…
Раванга опустил глаза, странно шевельнул пальцами, точно пропуская сквозь них невидимое нечто, ответил после недолгого молчания:
— Можно и так сказать… да, можно. Можно иначе. Истина боится слов, потому что они её искажают. Истина боится глаз, потому что у каждого они свои. Запомни, Маритха, и не ищи того, чего не сможешь узнать никогда. Истина приходит сама, это дар Бессмертных.
— И за него тоже нужно платить, — подхватила Маритха язвительно, ломая торжественность его речи.
— Ещё как.
Рядом с ним нельзя было сердиться, но все-таки девушку кольнуло неудовольствие. К чему все эти странные слова, эта истина непонятная… разговоры ни про что? Не нужна ей эта истина, пускай совсем сгорит. А Великий, вместо того чтобы горькие мысли развеять, как будто за что-то её укорял. За что?
— Я не про то, — сбивчиво пробормотала девушка. — Не собираюсь я ничего искать, клянусь своей Нитью! Даже и не думала! Я вот к чему… если есть такая Песня, где про меня все уже сказано… что мне теперь-то делать? Ни влево, ни вправо с дороги не свернуть, так получается? Вот ты меня из незримого вытащил… выходит, не могла я там сгинуть? А своей беды мне не минуть, как ни бейся головой о стенку, как ни беги от напасти? Никак? Где ж тогда справедливость Бессмертных?
Великий вновь поднял глаза, и Маритхе захотелось свернуться в комочек подальше от этого всепонимающего взгляда. И чем она его так удручила? Бессмертных помянула не к делу?
— Хорошо, пусть будет Великая Песня, — наконец ответил Раванга. — Пусть так. Но она ещё не спета. Её слова не высечены в камне, не нацарапаны на коже, не запечатлены в чьей-то памяти. Она поётся сейчас. Каждый миг. Не только Бессмертными, всеми. И тобою тоже. И потому путь твой измерен… во многом, но не до конца. Потому и предсказывают Ведатели судьбу. Потому и ошибаются иногда, ошибаются все, даже великие. Великие из великих.
Девушка горько усмехнулась:
— Что мой голос против всех остальных? Песчинка…
Он согласно кивнул.
— Песчинка. Но твоя дорога прошла рядом с сильными, чьи голоса стоят многих.
— И кто из сильных скажет мне, что делать? Если б я знала, если б только знала, как будет, — дома бы сидела, в Табалу бы не двинулась! А что теперь? Я не хочу в этой пещере всю жизнь просидеть! — почти простонала Маритха.
— Тебе и не придётся, — мягко сказал Раванга, ласково, спокойно поглядел на неё из сумрака.