Ступени жизни

Узнав, что я не из «этих», а из «тех», из колокольного, как он выразился, сословия, из которого, кстати сказать, вышли в свое время и Чернышевский и Добролюбов, он сразу поверил мне и протянул свою большую и очень сильную руку.

Впоследствии, когда Ставский стал главным редактором одного теперь полностью забытого, а тогда только что основанного журнала «Великий перелом» и я принес ему тот самый совершенно недоработанный роман о кубанской весне, он, после подробного разговора, резким движением закрыл его, прихлопнул рукою и сказал, как отрезал:

— Плохо!

Я этому поверил и больше за этот роман не брался.

Так мы с ним подружились и одно время были знакомы семейно. Сам не нюхавший пороха, я его уважал за участие в гражданской войне, за мужество, о котором узнавал из его рассказов, а главное — за честность и большую, высокую принципиальность. В моем представлении это был большевик, подлинный, настоящий большевик, как я представлял себе тогда значение этого слова. Да он и был таким и именно таким, и так он, уже в больших, чуть ли не генеральских чинах, погиб во время Великой Отечественной войны.

А тогда, на съезде партии, он был избран в Центральную комиссию партийного контроля — «орган партийной совести», и именно поэтому именно ему я решил написать обо всем.