Стыд

Мойра выразительно покосилась на собеседницу, но промолчала. Подобные диалоги происходили стабильно раз в неделю, и она давно перестала пропускать их через себя. Когда среди меньшинства ты входишь в состав еще меньшего меньшинства, из всех средств у тебя остается лишь чувство собственного достоинства. И им Мойра и ее дети научились владеть филигранно.

В своей общине мы оставались чужими, для внешнего мира нас не существовало вовсе.

Но Всевышний неизменно был на стороне Гликман, так что, стоило мне прикрыть усталые глаза, дверной замок щелкнул.

– Шаббат Шалом, тебе повезло, что Ривка боится грома, – недовольно покачала головой высокая женщина в ночном тюрбане.

– Шаббат Шалом, вы мое благословение, тетушка!

– Тише-тише, иди в комнату. Я принесу тебе полотенце. Туфли!

Я ликующе юркнула в каморку у самого входа, куда пару месяцев назад Мойра заставила Моти перетащить из детской кровать, чтобы мои ранние подъемы на работу не будили младших. Несмотря на отсутствие хоть какого-то отопления и печально свисающую с потолка лампочку, своя комната была настоящей роскошью. Своей комнаты не было ни у кого из детей Гликман. Никто трагедии в этом не видел. Кроме Моти, который хоть и не возмущался вслух, зато, когда в комнате у входа в очередной раз отваливалась полка, не спешил доставать инструменты.

Из детей в доме Гликманов я была второй по старшинству, так как Сара вышла замуж и съехала до моего неожиданного появления. Всевышний наградил меня счастьем быть у своих родителей младшим ребенком и потому прожить почти девятнадцать лет в беззаботном избегании пеленок и слюнявчиков, которые в больших семьях вверяются в надежные руки старших дочерей вместе с парой-тройкой поочередных младенцев. По тем же удачно сложившимся обстоятельствам и полгода назад, когда я впервые оказалась на пороге квартиры Гликманов, все четверо младших детей Мойры уже посещали начальную школу. Не ту, в которой Мойра работала вечерним воспитателем. В школах в религиозном квартале не было вечерних воспитателей, ярких плакатов в коридорах и электронных досок, зато были черно-белые мальчики и девочки в длинных юбках. Эти юбки, к слову, совсем не мешали играть в футбол и лазать по крышам, гоняя ленивых ворон. Особенно они не мешали Ривке.

Неделю назад самая младшая Гликман была поймана с поличным, приведена в кабинет директора и оставлена после уроков до прихода Мойры. Мойра, мягко говоря, в восторге не пребывала, но по большей части из-за вынужденного ухода с работы, из-за которого ей и пришлось выйти на смену перед Шаббатом.

Проступок Ривки ее не волновал ни малейшим образом, как и проступки всех остальных – если работаешь по двадцать часов в день, совмещая воспитание школьных и домашних детей с хозяйством, невольно начинаешь экономить силы на возмущениях.

– Не умеешь бегать – не вставай с места, – проворчала Мойра в качестве поучения и постучала ладонью себе по лбу.

На этом воспитательный процесс был завершён.

Настойчивый шепот над самым ухом заставил мгновенно оторваться от подушки.

– На нашем пороге мужчина. Прежде чем выйти, скажи мне, что собираешься сказать ему.

Мойра стояла, согнувшись над моей кроватью, в полосатом халате из толстой флисовой ткани и выжидающе смотрела. Растерянно захлопав сонными глазами и сфокусировав взгляд на часах, я чуть не словила очередной удар. 6:53. На 1:23 больше, чем должно было быть. Я вскочила с кровати так резко, что Мойра отшатнулась к дверному проему и едва удержала равновесие.

– Прости, кажется, через восемь минут я потеряю работу, – протараторила я, реактивно вылетев в коридор.

– Хабибти! – испуганно прикрикнула Мойра, забывшая от удивления про спящих по комнатам домочадцев. – Шаббат.

Я замерла. В голове со свистом пронеслись события вчерашнего дня и сегодняшней ночи.

– Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь вселенной…

Я облегченно выдохнула и приложила руку к дрожащей от стука сердца груди. Голова адски гудела, и правое ухо заложило от бодрого подъема.

– Он сказал, это очень важно.

Мойра одарила меня небезразличным взглядом и, плавно покачиваясь, двинулась к входной двери. Я суетливо заметалась между комнатами, принимая достойный вид.

Шаулю было немногим больше сорока, но для своих лет выглядел он довольно печально. Абсолютно гладкий череп поблескивал, точно натертый керамический тазик, глаза, широко распахнутые кофеином, покрылись сосудистыми звездочками, а колено в усердно выглаженных джинсах никак не возвращалось в состояние покоя.

"Будто одной ногой танцует", – подумала я и прикусила щеку, чтобы сдержать идиотскую улыбку. Бессонные ночи плохо влияют.

– У меня уже есть работа.

– Да, твоя тетя рассказала, но послушай: я предлагаю хороший график и оплату в два раза выше. И Мойра считает, тебе будет полезно приобрести опыт ведения домашнего хозяйства, – объяснил мужчина, говоря для убедительности медленно и постоянно кивая.

– Не знаю, разве так правильно? – я замялась. – Дядя не позволит…