Субъект. Часть первая

– Долго объяснять, расскажу при встрече. Поверь мне, ничего подобного не произойдет, просто я пессимист по жизни, ты же знаешь… В общем, до связи, пока, – я спрятал телефон в карман и с этого момента чувствовал себя уже надежнее.

* * *

В этот раз, шествуя по затопленным в весенних лужах тропинкам, я смотрел на мир вокруг другими глазами. Звуковые волны, словно огромные и невидимые, развевающиеся паруса, сглаживались, если их столкновение со мной казалось неизбежным. Особенно, если я начинал о чем-то задумываться, а все вокруг только отвлекало. Я переставал слышать даже самого себя. Исчезало хлюпанье ботинок в лужах. Джинсы между ног переставали шоркать. С точки зрения мира звуков, я становился пустым местом.

Однако стоило мне только начать вслушиваться в чужие разговоры или морщиться от рева двигателей близко проносящихся машин, стоило только хоть кому-нибудь попасть под тень моего подозрения как объекту, чьи звуковые проявления жизнедеятельности имели потенциальное отношение ко мне, как барьер исчезал и все звуки во всей своей красе возобновлялись.

Надо ли говорить, что я, судя по всему, обзавелся индивидуальным, тотально подчиненным, в прямом смысле этого слова личным пространством.

Задержавшись возле кассы метрополитена, я случайно заметил, как тощий, будто больной чем-то страшным, вроде туберкулеза, мужчина прямо на глазах страшно бледнеет. Сначала я подумал, что это осложнения его болезни. Но, на всякий случай, взглянув иначе, я тут же оборвал нить этого откровенного и даже заразного для самого себя мародерства. Я уже хотел было попросить прощения, но передумал. Вряд ли ему станет легче.

Та часть моего мозга, что таилась за спиной моего внимания, то есть, подсознание, пыталось выпить дотла каждого, стоило мне только позабыть или не вспомнить про контроль. Мозг, лишенный надзирательства моего впечатлительного эго, не брезговал никем и ничем. Он не испытывал угрызений совести, ему не были знакомы справедливость, сострадание. Однако ему был известен уровень пустот моих основных и второстепенных резервуаров для энергии, которые он во что бы то ни стало пополнял.

Даже когда в этом не было неотложной надобности, он стягивал из окружающих ниточки чистейшего сырья и прял из них очень плотные клубки, которые впоследствии незаметно парили вокруг меня, словно планеты вокруг солнца.

Он совершенно никем не гнушался, гендерные различия не были способны его смутить. Из стройного он черпал так же, как и из кривого, из молодого – так же, как и из старого, у больного он изымал не меньше, чем у пышущего здоровьем атлета. Он черпал элементы питательного сырья даже, как уже выяснилось, из тел заразных.

Белки, жиры и углеводы, расщепленные до состояния неантигенных структур, наряду с макроэргическими молекулами, чей размер, чья простота и незамысловатость на фоне активной и сложной органики были нейтральны, чей характер не был способен вызвать аллергию и вообще какой-либо бунт иммунных подсистем, могли пойти в качестве топливного сырья почти куда угодно.

Это были примитивнейшие строительные блоки, на которых зиждилась как еда, так и чьи-то бегло отфильтрованные отходы. Из них был сконструирован как чей-то остроумный и изощренный мозг, так и замороженный фрагмент конечности парнокопытного.

Всякое существование, всякая информация о гене того или иного организма, равно как и программа на своевременное самоуничтожение клетки, прописанная языком пяти букв, а точнее, пятью основополагающими азотистыми основаниями – все было сопряжено взаимодействием этих простых аминокислотных блоков.

И они были везде. Не только в людях, но и в траве, деревьях, животных, в мусоре с пищевыми отходами и даже в дерьме. Исключительно из брезгливых побуждений я время от времени приостанавливал свои автономные, ни на миг не затихающие мини-ограбления, когда поиск ценных компонентов начинал распространяться на откровенно неаппетитные предметы и людей.

Но стоило мне только забыться или расслабиться, просто переключить внимание на что-то, как диссимиляция[31] всего и вся возобновлялась. Возрождалась охота на альфу и омегу всего сущего, вновь вступало в силу налогообложение на всю материю в округе.

А все потому что она не выбирала, на кого ей работать, так как в силу своей безучастности и простоты ей это было в высшей степени неважно. И это вовсю использовал мой мозг.

Он наверняка считал себя самой достойной кандидатурой из всех, кто претендовал на бережное хранение и использование этой единой валюты органического мира. Белка, расфасовывающая свои заначки по дуплам покоренного пространства. Палка в колесе круговорота энергии.

Я приближался к институту. Взглянув на него с высоты полета своего дара, я убедился, что никаких засад, никаких подозрительно застывших фигур, а также ни одной машины с группой чего-то выжидающих людей в радиусе сто метров нигде не было.