— Аппчхи!!! — раздалось из-за стеллажей с книгами.
А она не чихала. Вокруг чихали все, и не могли остановиться. Выхватывали платки, как шпаги. А она не чихала.
«В конце концов» — подумал я, — «если все чихают, а она — нет, не значит ли это, что она чихает, а все остальные — нет?! По-моему, без разницы».
— Как тебя зовут? — спросил я, еле сдерживаясь.
— Катя, — ответила она, улыбнувшись, — но это не имеет значения.
— Почему не имеет значения?
— Потому что у меня есть друг.
— Ну и что с того? — недовольно поморщился я, — у меня, может, тоже есть друг… И не один, между прочим…
— Пока, — сказала Катя, и, покачивая бедрами, как настоящая женщина, начала движение вдаль.
Я не мог упустить ее. Я просто не имел на это права. Она так шла… Она шла так специально для меня. Эта мысль — мгновенное озарение, и, подчиняясь первобытному инстинкту, крадучись, то и дело прячась за спинами постоянных читателей, я следовал за ней вплоть до дверей журнального зала.
Надо сказать, охота меня никогда не привлекала. Женские тела — да, привлекали, а охота — никогда. Но я и подумать не мог, что охота за женскими телами столь восхитительна, а, главное, непредсказуема в итоге.
— Зачем ты за мной идешь? — обернувшись, спросила Катя, — отстань. У меня мало времени.
Так как я молчал, в мыслях уже перебираясь с одного коричневого бугорка на другой, то Катя ничего более не сказала, и, открыв двери журнального зала, исчезла среди читальных столиков.
Не видя перед собой карты, я сорвался с коричневого холма, ужасным воплем озарил окрестности и без сил рухнул в ближайшее кресло. Напротив меня помещались две одинаковые подружки, которые удостоили меня тремя взглядами: каждая по отдельности, а потом все вместе. В ответ я тоже проник в их души, но ничего, кроме подхихикивания, там не нашел.
— Дуры! — бросил я им.
— Чего?!
И вместо подружек я увидел двухголовое чудище. Куда там Разрушителю Валдагу! Эти две головы извергали столько зловония, ненависти и смерти, что я даже не мог себе представить, они ли это? Девушки-подружки, сестрички-невелички.
— Чего? — повторила та, что сидела слева от меня, — что ты сказал, козел?
Я поспешил уйти. Вслед мне неслись ругательства и проклятия, впереди ждала неизвестность. А точнее, лифт. Нырнув в его чрево, я прокатился до подвала, где вышел и начал поиски укромного уголка. Таковой был найден. Спеша, я расстегивал пуговицу на рукаве рубашки. Оголив руку, другой рукой я достал из кармана шприц с темной, почти не прозрачной жидкостью, мгновение примеривался, а затем вогнал иглу в локтевой изгиб прямо по центру и начал толкать поршень, с каждой убывающей каплей чувствуя то, что принято называть «приходом». Я бы назвал это по-другому. Не знаю, как, но уж точно не «приход», не этим словом, другим каким-нибудь…
Глава 3. Наркотики
И появился дух Великого Френа.
— Мир тебе, Ронуальд, — грозно произнес дух, — ты, как я вижу, не дремлешь?
— Наоборот, — севшим голосом ответил я, — дремлю… Эти женщины так, что…
— Терпи! — воскликнул Френ. — Как я терпел. Тебе еще битва предстоит.
— Да брось ты, — промычал я, — а, черт, кровь не останавливается…
— Да брось ты, — в свою очередь произнес дух, — доверься мне. Предстоящая битва унесет много нервных клеток, но женщина будет твоей.
— Да уж, — пробормотал я, эти женщины… Кажется, что вот-вот, а, на самом деле, ширяться приходится, как последняя свинья.
— Не гневи богов, — пророкотал Френ, — раствор-то отличный.
— Я не к тому… Просто, понимаешь…
— Что вы здесь делаете? — перебил меня то ли дух, то ли старик с палочкой. — Вы кого-то ждете?
— Нет, — ответил я, — уже ухожу.
Шатаясь, я встал со стула и пошел к лифту.
— Это не ваше? — спросили в спину.
Я повернулся. Старик показывал на пол. Там валялся одинокий и пустой шприц.
— Мое, — сказал я и поднял врачебный инструмент. На кончике иглы висела красная капелька. Я ее слизнул.
— Спасибо, — сказал я, — извините.
Старик ничего не ответил.
В лифте я не смог удержаться и сполз по стене на пол. «В принципе, и так хорошо. Просто отлично. Отлично, и пусть они все катятся… Какая фигня: щипать за баксы. За двадцать баксов я и Френа уторчу, и Валдага».
Я попытался встать. «Ну и что, спрашивается… Коричневая грудь… Я могу сто раз, тысячу. Хоть миллион…» Способность мыслить была явно утрачена. Я не мог даже встать, не то, что мыслить. Зато хорошо. Просто отлично…
Я дополз до кресла и утонул в нем по уши.