Су́чки. Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных

Рыскать по океану в поисках нужного вида экскрементов, возможно, работа не для всех, но Джайлс не променяла бы ее ни на какую другую. Когда ей было шесть лет, ей приснился яркий сон о спасении жителей юга. Тогда, в 1970-х годах, этим косаткам угрожали не голод и загрязнение окружающей среды, а похищение со стороны людей. Именно эта популяция косаток была жестоко разграблена морскими парками; почти 40 % южных жителей были похищены из моря Селиш и заключены в аквариумы для развлечения людей.

«Мы сделали все возможное, чтобы уничтожить эту популяцию животных, что меня злит и расстраивает одновременно», – с чувством произнесла Джайлс.

Я хорошо понимала, что составляю Джайлс компанию в очень мрачное время. За восемнадцать месяцев, прошедших после смерти Бабули, они потеряли еще семерых жителей юга, в том числе еще двух матриархов в постменопаузе. Некоторые из китов были явно истощены: их тела из большой мясистой пули превратились в сдутую арахисовую скорлупку, связанную с поздней стадией голодания. Популяция достигла тридцатилетнего минимума в семьдесят три особи, а умершие киты не заменялись достаточно быстро, чтобы поддерживать численность. Проведенное Джайлс исследование фекальных гормонов показало, что 70 % беременностей заканчиваются неудачей из-за пищевого стресса, а 23 % – прерываются на поздних сроках.

Самой душераздирающей потерей был новорожденный детеныш, который попал в мировые новости после того, как его мать, Тахлекуа, носила с собой его мертвое тело в течение семнадцати дней. Мировые СМИ строили предположения о том, может ли эта молодая мать быть в трауре или нет; для Джайлс это было очевидно. «Мне кажется оскорбительным предполагать, что она не горевала, – сказала она мне. – Косатки очень похожи на нас, но, честно говоря, я думаю, что они лучше нас. У них есть части мозга, которых нет у нас».

Мозг косаток – огромный и удивительно сложный, и поэтому человеку не так-то легко охватить его своим сравнительно ограниченным серым веществом. Мозг косатки самый тяжелый на планете (около 7 килограммов) и самый большой. Вы могли бы с комфортом разместить пять человеческих мозгов внутри мозга косатки, то есть это в 2,6 раза больше объема, который можно было бы ожидать от млекопитающего их размера – больше, чем у человекообразных обезьян. Размер мозга по отношению к телу – метко названный коэффициентом энцефализации, или EQ [47], – считается приблизительным показателем интеллекта. У людей EQ составляет около 7,4–7,8, а у шимпанзе – около 2,2–2,5. У самок косаток этот коэффициент составляет около 2,7, что выше, чем у шимпанзе, а также чем у самцов их собственного вида. У самцов косаток с их более крупными телами EQ составляет всего 2,3. Это неравенство между полами противоречит провозглашенному Дарвином интеллектуальному превосходству самцов и, как полагают, связано с повышенными социальными и лидерскими качествами самки косатки, которые требуют большей когнитивной силы, чем необходимо самцу.[48]

Конечно, размер – это еще не все, но у косаток пропорционально развилась бóльшая, чем у людей, мыслящая часть мозга. Их головной мозг составляет 81,5 % объема мозга по сравнению с нашими 72,6 %. Вычислительная мощность измеряется размером и площадью поверхности неокортекса (центра сложного мышления), а мозг косатки является самым сложным на планете. Если этого недостаточно, чтобы заставить вас чувствовать себя умственно неполноценным, то добавлю, что у косаток также имеется загадочная дополнительная доля мозга, которая находится между их чрезвычайно сложным неокортексом и лимбической системой (где обрабатываются эмоции).

Чтобы понять, что на самом деле означают все эти ошеломляющие данные, я поговорила с доктором Лори Марино, которая тридцать лет посвятила изучению нейроанатомии китообразных и проводила МРТ-сканирование мозга выброшенных на берег косаток. Она рассказала мне, что эта так называемая паралимбическая доля встречается только у дельфинов и китов. Она обеспечивает плотные связи между двумя соседними областями мозга, и, благодаря ей, косатки, по-видимому, способны обрабатывать эмоции таким образом, который мы не можем понять.

«Думаю, косатки испытывают целый спектр эмоций – от радости, которую вы видели [в Сиэтле], до отчаяния, – сказала мне Лори Марино. – Вероятно, у этой эмоциональной радуги есть измерения, которых у нас нет и которые нам трудно понять».