Суд

Рассказывает: жена у него еврейка, он приехал шесть лет назад, хорошо устроен, мешают ему евреи; собирается в америки-канады, собирает объявления, как об этой демонстрации, чтобы там доказать, что к нему плохо относились; но там тоже евреи, и это ему мешает, вот когда в России не будет евреев, вернётся туда, но пока неприятно, что евреи управляют Россией.

Я выключил телефон.

Ещё звонок:

– Осёл! Не достаточно, что все сфарадим ненавидят нас? И говорят: "Отправляйся в Россию!" Я еврей, мать еврейка, отец еврей. Нет мне места в государстве из-за таких ослов, как ты. Осёл!

Я закрыл телефон.

Ещё звонок:

– Это ваше объявление?

– Да.

– Я хочу вас спросить, а кого вы представляете?

– Себя.

– Кто вам дал деньги на объявление?

– Мне никто не давал. Вам-то – кто даёт деньги на жизнь?

– А я зарабатываю.

– Я тоже зарабатываю.

– Ну, хорошо. Лишь бы на вас машина не наехала.

– Вы еврей?

– А-а?

– Вы еврей?

– Вы, знаете, да! Я могу вам свой член предъявить. Он обрезанный.

– Нет, вы не еврей. Еврей еврею такое не желает.

– Пожелал, чтоб не наехала.

– Нет, я вас понял. Вы гой!

– А вы подонок!

Я выключил телефон.

Ещё звонок:

– Я, сука, не еврей. Вот. Но я вашему еврейскому государству, как ты его называешь и любишь, даю в год пятьдесят тысяч долларов только в налогах. У меня на работе работают восемьдесят процентов, как ты говоришь, сука, нееврев, которые точно так же, как и я, платят налоги этой стране. И ты хочешь, сука, людей, которые платят налоги твоей стране, лишить права голоса?

Я выключил телефон.

Ещё звонок.

Я выключил телефон.

Лист 17

Невозможно, что кто-то кэгэбэ, а кто-то не кэгэбэ, потому что всё кэгэбэ.

Обвинение 26

Мотоцикл подъехал близко к демонстрации, с него соскочил маленький человек с фотоаппаратом в руках. Неловко припал на колено, поднёс аппарат к лицу, потом отстранил, тяжело поднялся и побежал, чуть не падая, огибая демонстрацию, временами припадая и поднося аппарат к лицу, не целясь, не ища выигрышных точек. Сделав круг, он взобрался на мотоцикл и уехал.

Показали фотографа, а за ним, мол, ждите корреспондента.

Плохая «работа». Систему Станиславского – как жить в роли – не изучают.

Через полчаса показали корреспондента. Со стороны Яффо по широким лестницам быстро поднялся к памятнику стройный, моложавый человек. Отодвинул от стола стул, сел лицом к площади, вынул блокнот и ручку, негромко сказал, что он из газеты «Едиот Ахронот». Ступенькой ниже перед ним собрались несколько демонстрантов.

Блокнот с ответами хранится в кэгэбэ.

Лист 18

В кэгэбэ приговор не отменяется. Вопрос времени.

Обвинение 27

В 1972 году в Москве формировалась группа демонстрантов из отказников, которые стремились к активным действиям, чтобы не застрять в отказе.

Первой была демонстрация на Трубной площади.

Туда пришли небольшими группами после субботней встречи у синагоги. В это время уходила телеграмма Брежневу о демонстрации.

Ноябрь. Пустой скверик в центре площади был в снегу. Вокруг него на шоссе и тротуарах снег растаял от множества машин и людей.

Шеренга из десяти человек стала большим тёмным пятном. Демонстрантов видели, но к ним не приближались. Чекисты не мешали, наблюдая с тротуаров.

Случайная пара прохожих набрела на безмолвных бородачей с жёлтыми звёздами на груди. Пара остановилась, как вкопанные. Два десятка глаз разглядывали их. Внезапно мужчина оторвался от женщины, заспешил от страшного видения, женщина поспевала за ним, крича: «Ты куда?»

Чекисты дали отстоять указанное в телеграмме время.

В сидячей демонстрации в большом зале Центрального телеграфа участников было раза в три больше.

На телеграф прибыли работники московского и всесоюзного отделов виз. Они пытались растащить людей: звали в ОВИР, обещали разобраться. Такое у них было задание, они очень старались, но безрезультатно переходили между столами, за которыми прочно засели демонстранты.

Один из овировцев совсем перетрухал: «Мы бы хотели вас видеть в ОВИРе!» – «А мы вас – в гробу!» – ответил пожилой профессор Давид Азбель. Бывший зэк, он не терял время зря, его голова покоилась на столе, глаза были закрыты.

Улов овировцев оказался мизерным: поднялся нерешительно Гриша Токер, тихий человек, отец семейства.

Уже в Израиле, много лет назад, прослышав, что ему плохо, я позвонил. Был канун Судного дня, и я попросил у него прощения. Он хрипло смеялся. Через несколько дней он умер от тяжёлой болезни – светлая память ему.

Работник пуговичной фабрички, он был единственным с пуговичной секретностью. Мы его очень понимали, а он пошёл на выход с опущенной головой. Через пару часов он вернулся на своё место, встретили его весело, а он у всех сидевших рядом просил прощения. Его успокаивали: с пуговичной секретностью только так и действовать.