Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

Максуэлл-Файф напомнил Нейрату, что обвинение ставит в вину ему и многим другим подсудимым геноцид, «который мы определяем как уничтожение расовых или национальных групп». Затем он процитировал определение геноцида, данное Рафалом Лемкиным: «скоординированный план», нацеленный на разрушение «фундаментальных основ жизни национальных групп» с намерением «уничтожения самих этих групп»[1138]. Летом и осенью 1945 года Лемкин добился того, чтобы в список «военных преступлений» Обвинительного заключения вошел и геноцид, определяемый как «умышленное и систематическое истребление народов, то есть массовое истребление людей, принадлежащих к определенным расам и национальным группам»[1139].

Термин «геноцид» не упоминался в суде после зачитывания Обвинительного заключения в первый день процесса. Максуэлл-Файф не только возобновил его обсуждение, но и расширил определение, включив в этот термин насильственную ассимиляцию. Это действительно отвечало изначальной концепции Лемкина, как он сформулировал ее в книге 1944 года «Правление государств Оси в оккупированной Европе». Лемкин доказывал, что «геноцид» охватывает широкий спектр технологий группового уничтожения, включая борьбу против интеллигенции, запрет родного языка в образовании и выкачивание экономических ресурсов группы[1140]. Максуэлл-Файф объявил: «Вы намеревались уничтожить чешский народ как национальную сущность с ее собственным языком, историей и традициями и ассимилировать в Великий германский рейх». Нейрат ответил: «Заставить чехов исчезнуть как нацию было совершенно невозможно. Но некоторые чехи могли глубже инкорпорировать себя в Рейх»[1141].

Британское обвинение подняло вопрос геноцида отчасти с подачи Богуслава Эчера, члена КОНВП и специального эмиссара Чехословакии в МВТ. Вместе с эмиссарами Польши и Югославии (Станиславом Пиотровским и Альбертом Вайсом) он несколько месяцев просил обвинителей расширить применение и дефиницию этого термина[1142]. Сам Лемкин приехал в Нюрнберг в начале июня и принялся осаждать обвинителей, буквально убеждая их в необходимости применения термина «геноцид» к уничтожению нацистами национальных, расовых и религиозных групп через уничтожение их культур. Он также разослал статью «Необходимость выработки концепции геноцида в ходе процесса», в которой доказывал, что такие термины, как «массовое уничтожение», не ухватывают подлинной сути нацистских преступлений[1143]. Эчер и другие эмиссары были согласны с Лемкиным, что представленные к тому моменту в суд доказательства свидетельствовали о проведении геноцида не только против евреев, поляков и цыган, но и против «отдельных классов» в Чехословакии и Югославии, в том числе против интеллигенции и духовенства. И Эчер, и Лемкин были довольны тем, как Максуэлл-Файф допрашивал Нейрата; Эчер от души поздравил Максуэлл-Файфа, а Лемкин послал личное письмо с похвалами и благодарностями[1144].

Советские обвинители, которые до того наблюдали, как с начала выступлений защиты увеличивается разрыв между ними и западными обвинителями, теперь не знали, как реагировать на дискуссию о геноциде с учетом расширительного толкования, которое Максуэлл-Файф придал этому термину. Во время войны и Эчер, и Трайнин призывали организовать постоянный международный уголовный суд для отдельных лиц, обвиняемых в военных преступлениях. Но теперь Эчер и советские обвинители оказались по разные стороны баррикад. Эчер, как и Лемкин и многие другие, хотел, чтобы введенные в Нюрнберге концепции международного права применялись не только для уголовного преследования тех, кто действовал в интересах европейских стран Оси, но и для защиты прав человека по всему миру[1145]. Он ранее рекомендовал, чтобы в заключительных речах обвинителей и в приговоре освещался весь спектр проявлений такого преступления, как «геноцид», не только в виде неотлагательного правосудия, но и для создания прецедента, способного обеспечить «мирное развитие народов в будущем»[1146]. Тем временем советская сторона начинала осознавать, что язык прав человека – как и язык военных преступлений – может служить любым политическим целям. Его с той же легкостью можно было обратить против СССР и его интересов.