Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

Суд над организациями обернулся правовым и организационным кошмаром. Но отказаться от него значило аннулировать часть Устава Нюрнбергского трибунала и поставить под вопрос одну из главных базовых установок процесса, что было бы самым ужасным из возможных сценариев. И Трибунал той весной решил пойти вперед и потребовал отобрать проверенных свидетелей защиты организаций. Защитники посетили восемьдесят союзнических лагерей для интернированных в Германии и отобрали 603 человека, чтобы затем выбрать из их числа тех, кто поедет в Нюрнберг для дальнейших допросов. (Они не посещали советских лагерей для интернированных, поскольку получили лишь несколько заявлений из советской зоны, где объявить себя бывшим нацистом означало верный арест[1242].) Трибунал организовал две четырехсторонние комиссии, которые допрашивали свидетелей в боковых комнатах Дворца юстиции, пока в главном зале суда шла защита[1243]. К концу июля эти комиссии выслушали более ста свидетелей и изучили краткие пересказы около 50 тысяч письменных показаний. Судьи и защитники окончательно согласовали список из двадцати двух свидетелей для вызова на публичное слушание. Западные судьи хотели продемонстрировать немцам, что будут к ним справедливы. Но с советской точки зрения Трибунал слишком попустительствовал военным преступникам[1244]. Август обещал быть долгим.

* * *

Заслушивание свидетелей защиты Руководящего состава НСДАП началось утром 30 июля, сразу после того, как Руденко закончил обвинительную речь против отдельных подсудимых. Для вопроса, столь важного для будущего Европы, оно началось на удивление буднично. Руденковский призыв к правосудию еще звенел в ушах, когда председатель Трибунала Лоуренс спокойно дал знак к началу выступлений защиты организаций.

Адвокат Роберт Серватиус (который также представлял Заукеля) вызвал первого из пяти свидетелей защиты Руководящего состава НСДАП. В этой организации состояло от 600 тысяч до 2 миллионов членов – число варьировалось в зависимости от того, какие подгруппы можно было в нее включить. Серватиус хорошо знал, что западные судьи предубеждены против огульных приговоров, – и намеревался сузить круг виновных до минимально возможной части этой организации. Его свидетели показали, что Руководящий состав не был тесно сплоченной группой, как его описали обвинители. Далее, они заявили, что так называемые низшие партийные руководители, такие как крайсляйтеры и блокляйтеры (районные и квартальные руководители), не имели никакой политической или полицейской власти и занимались в основном улучшением благосостояния местных жителей[1245].

Допросом этих свидетелей занимались только британцы. Максуэлл-Файф выставил перед ними новые доказательства ответственности Руководящего состава за военные преступления, в том числе убийства парашютистов союзных армий, которые высаживались на немецкой земле. Помощник обвинителя Гриффит-Джонс оспорил заявление, будто низшие партийные руководители посвящали себя социальной работе, и предъявил доказательства того, что крайсляйтеры в начале 1930-х годов доносили на своих соседей и нападали на политических оппозиционеров, чем способствовали приходу Гитлера к власти. До завершения этого этапа процесса Трибунал разрешил советскому помощнику обвинителя Рагинскому дополнительно опровергнуть свидетельские показания, предъявив новые документы от югославской комиссии по военным преступлениям. Эти документы доказывали участие крайсляйтеров в принудительной германизации Северной Словении – а это преступление (если бы Трибунал принял доводы Максуэлл-Файфа, выдвинутые в суде несколькими месяцами ранее) подпадало бы под определение геноцида[1246].

Ступникова и другие советские переводчики с трудом переводили свидетельские показания в защиту Руководящего состава, не зная, как передать названия разных рангов – гауляйтер, крайсляйтер, ортсгруппенляйтер, целленляйтер и блокляйтер. В русском языке им просто не было соответствий. Но в других отношениях упоминание Руководящего состава могло весьма некстати напомнить им о Коммунистической партии СССР. «Никто из нас не хотел, находясь в чужой стране, да еще на Нюрнбергском процессе проводить сравнения, – писала Ступникова впоследствии. – Сравнения возникали сами собой». Советские руководители со своей стороны хотели сделать кристально ясным, что между Советским Союзом и нацистской Германией не было никакого сходства, и запретили переводчикам использовать слово «социалистический» в отношении НСДАП. Каждый раз, когда в наушниках переводчиков звучало «Nationalsozialistische», они были обязаны переводить его другим словом, например «немецко-фашистский»[1247]. С советской стороны это была не просто паранойя. Американские политики, журналисты и ученые к тому времени характеризовали политические системы обеих стран как «тоталитарные»[1248].

* * *