Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

Адвокат защиты, берлинский юрист Хорст Пелькман, вызвал первого из шести свидетелей, которых он отобрал из многих тысяч эсэсовцев, пожелавших выступить в суде в защиту своей организации. Он применил уже освоенную защитой стратегию и попытался оспорить утверждение обвинителей об СС как едином целом, надеясь вытащить какие-нибудь части этой организации из-под сени коллективной вины. Его первый свидетель, группенфюрер СС Фридрих фон Эберштайн, показал, что Общие СС (Allgemeine-SS. – Примеч. ред.) были совершенно отдельными от Ваффен-СС территориальными организациями и не имели никакого отношения к управлению концлагерями. Эберштайн твердо настаивал, что Общие СС не были виновны в зверствах; он даже заявил, что использовал свое служебное положение, чтобы пресечь печально известные биологические эксперименты доктора Зигмунда Рашера в Дахау. Британский помощник обвинителя Фредерик Элвин-Джонс опроверг рассказ Эберштайна, предъявив доказательства, что эксперименты Рашера продолжались до конца войны. Затем он предъявил гору новых документов, из которых следовало, что Общие СС совершали военные преступления и преступления против человечности. В одном из документов описывалось, как эсэсовцы охраняли секретные трудовые лагеря, где десятки тысяч евреев занимались производством вооружений. Эберштайн неубедительно заявил, что не знал об этом[1264].

Следующие два свидетеля выступали в защиту Ваффен-СС и тоже утверждали, что ее следует отделить от остальной СС – но на том основании, что это была регулярная воинская часть, подчинявшаяся вермахту. Они настаивали, что было бы несправедливо относиться к служащим Ваффен-СС иначе, нежели к обычным военным. Смирнов отверг это заявление, предъявив доказательства глубокой связи Ваффен-СС с концлагерями. Он зачитал отрывок из приказа Ваффен-СС с подробной инструкцией, как «надлежащим образом» брить заключенных и обрабатывать их волосы с целью производства войлока для немецкого флота[1265]. Смирнов и Элвин-Джонс допросили одного из свидетелей Ваффен-СС, генерал-полковника Пауля Хаузера, о дивизии «Принц Ойген» (SS-Division «Prinz Eugen». – Примеч. ред.), приобретшей мрачную славу благодаря участию в разрушении Лидице. Они также предъявили Хаузеру зримые доказательства зверств, совершенных этой дивизией в ходе другой кампании в Хорватии. Смирнов показал фотографию отрубленных голов словенских партизан и заявил, что эти жертвы были обезглавлены эсэсовцами. Такие картины все еще были способны шокировать. Пелькман переключился на защиту по принципу tu quoque («ты тоже») и спросил Хаузера, знает ли он об аналогичных зверствах Красной армии. Руденко решительно запротестовал и обрушился на защиту за распространение фашистской пропаганды и лжи. Трибунал объявил вопрос Пелькмана неприемлемым[1266].

Казалось, защита СС будет длиться вечно. В письме домашним от 6 августа Додд, который замещал Джексона в Нюрнберге, обругал британских обвинителей за «торможение процесса»[1267]. В тот же день Максуэлл-Файф написал жене, что «светлой надежде» на завершение процесса к 17 августа «не суждено сбыться»[1268]. Все четыре делегации жаждали уехать из Нюрнберга. Но, как и на ранних стадиях процесса, никто из них не хотел сократить свои допросы, исходя из убеждения, что каждое утверждение защиты – даже самое абсурдное – необходимо опровергнуть для истории.

Ил. 44. Арон Трайнин сидит рядом с Романом Руденко и другими советскими обвинителями во время защиты организаций. Август 1946 года. Трайнин – второй слева за столом, Руденко на углу стола справа, Смирнов справа от Руденко. Источник: Американский мемориальный музей Холокоста. Предоставлено Национальной администрацией архивов и записей, Колледж-парк

Тем временем оставшиеся свидетели защиты СС потратили еще полтора дня на рассказы о своей невиновности и превосходных условиях в Бухенвальде (где имелись кинотеатр, библиотека, сады и даже бордель) – рассказы столь фантастические, что некоторые обвинители разразились хохотом[1269]. Трайнин наблюдал за защитой СС из-за стола советского обвинения. Можно только гадать, о чем он думал, пока свидетели СС один за другим восходили на трибуну. Возвращался ли мыслями к Лондонской конференции в августе 1945 года, когда он и Никитченко пытались предотвратить показания таких свидетелей? Вспоминал ли заверения Джексона и Максуэлл-Файфа, что ни один свидетель защиты СС не решится выступить в страхе перед арестом? Несомненно, на этом этапе процесса мало что могло удивить Трайнина – но все равно дерзость этих свидетелей поражала.