Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

Тем временем Трайнин испытывал все более пристальное внимание. В последующие годы на совещаниях и в советской прессе его обвиняли в том, что он развивает «политически опасные теории», не поддерживает партию и строительство коммунизма и ведет по ложному пути Коровина и других юристов-международников[1479]. Это последнее обвинение наверняка его особенно взволновало.

Из советских участников Нюрнбергского процесса не только Трайнин стал мишенью антикосмополитической кампании Сталина. Обвинителя и писателя Льва Шейнина, а также офицера НКВД Леонида Райхмана в 1951 году арестовали и посадили в тюрьму. Абакумов, бывший глава Смерша, вскоре после того был арестован по обвинению в измене и расстрелян. Трайнин, Шейнин, Райхман, Абакумов и Лозовский (которого казнили в августе 1952 года) участвовали в операции прикрытия Катыни. Все они были евреями, кроме Абакумова, – но среди обвинений против последнего было и соучастие в «сионистском заговоре»[1480]. Ирония такого поворота событий, вероятно, не осталась не замеченной Трайниным, который сформулировал советскую идею заговора во время Московских процессов 1930-х годов, а во время войны наряду с другими советскими юристами и писателями упирал на советскую идентичность евреев – жертв нацизма, чтобы подчеркнуть единство советского народа.

Трайнин терял позиции на международной арене, а Вышинский оставался лицом СССР в международных отношениях. Теперь как никогда прежде Вышинский, восходя на трибуну ООН, пользовался случаем восславить преданность Советского Союза делу мира во всем мире. Советник при американской миссии в ООН Томас Дж. Кори был удивлен новой «любезно-рассудительной» манерой Вышинского и отметил, что советская делегация стала обходительнее, чем прежде. Чтобы сохранить инициативу за США, он рекомендовал американской делегации использовать советские слабости, такие как неумение быстро реагировать на перемены. Он предлагал выводить советских делегатов из равновесия, действуя непредсказуемо: «…оскорблять Сталина, указывать на противоречия в сталинских утверждениях… или сравнивать коммунистов с нацистами». Тогда советским делегатам придется отбросить свои заготовленные речи, чтобы встать на защиту Сталина[1481].

К 1952 году ООН стала форумом для саморекламы и политической борьбы за лидерство и далеко отошла от своих первоначальных принципов. Поэтому неудивительно, что в течение этого года дискуссия о Кодексе преступлений против мира и безопасности человечества развалилась. Удивительнее то, из-за чего это произошло: из-за попытки (и в конечном счете из-за невозможности) дать дефиницию термину, который дипломаты, юристы и политики буднично использовали уже много лет, – «агрессии».

Что такое агрессия? Комиссия по международному праву предложила дефиницию: это применение силы одним государством против другого для любой цели, кроме «национальной или коллективной самообороны». Против такой формулировки возражали и Москва, и Вашингтон. Советские руководители и юристы утверждали, что ООН должна пересмотреть эту дефиницию, чтобы провести границу между «справедливыми» и «несправедливыми» войнами: освободительная война – это одно, а завоевательная – другое[1482]. Госдепартамент США соглашался, что предлагаемая терминология слишком расплывчата, но тоже настаивал на том, что невозможно найти приемлемую для всех дефиницию агрессии и что лучше оставить этот термин без определения. Госдепартамент признавал, что его позиция близка к позиции СССР на Лондонской конференции в августе 1945 года, – и утверждал, что нынешняя попытка советской делегации дать дефиницию этому термину «в основе своей оппортунистическая». В одном конфиденциальном меморандуме представители Госдепартамента предупреждали, что любая дефиниция «будет служить не более чем орудием пропаганды» для тех правительств, которые хотели бы «заклеймить других агрессорами» или прикрыться «юридическими лазейками, которые неизбежно породит любая дефиниция»[1483].

* * *