Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

На парад в Екатеринбург Колчака сопровождал полковник Уорд с сотней отборных солдат своего батальона и полковым оркестром. Когда Уорд высадился во Владивостоке, среди прочего Мидлсекскому полку было приказано «не участвовать в боевых действиях за пределами окрестностей порта без согласования с Военным министерством». Однако едва солдаты сошли на берег, как – с санкции Военного министерства – более половины батальона передислоцировали по железной дороге к северу от Владивостока для участия в запутанной, но успешной операции в местечке под названием Краевск. Здесь британцы – как и чехи, французы и казаки Калмыкова – сражались под командованием японцев. Цель Японии, насколько понимал каждый, состояла в том, чтобы вся слава досталась ее собственным войскам. Японцы потеряли более 600 человек, Мидлсекский полк сильно страдал от комаров и перегрева, но не потерял ни одного человека под жестоким, хотя и беспорядочным огнем противника.

Больше полк в бои не вступал и отправился в Омск не для военных действий, а для демонстрации британского присутствия. После Екатеринбурга подразделение Уорда, все еще сопровождавшее Колчака, мельком появилось на линии фронта – вернее, перед ней – близ Кунгура, причем, как выразился полковник, «при температуре, совершенно не пригодной для британских военных операций». Там, под защитой ограждения из обрезков железнодорожных рельсов, оркестр сыграл «Полковника Боуги» и «Типперэри», чем навлек на себя артиллерийский обстрел Красной армии. Все снаряды, по словам Уорда, «взорвались в лесу, не причинив никакого вреда», однако глупая выходка оркестра не могла понравиться войскам, защищавшим тот сектор. Описание этого эпизода оставил один чешский офицер: «Британское подразделение проворно отошло к станции, проворно погрузилось в поезд, и так же проворно локомотив, дав гудок, вывез отряд из опасной зоны, оставив большевиков в отвратительном настроении, кое они и выместили на нас. Демонстрация закончилась, и единственное, чего она достигла, так это снабдила наших пессимистов обширным материалом для множества не слишком лестных замечаний».

В начале интервенции в Уайтхолле и даже во Владивостоке много говорилось об «умиротворяющем» влиянии небольших отрядов союзников в Сибири. Любая из союзных держав верила, что ее национальный престиж повышается в глазах русских каждый раз, как один из ее отрядов, аккуратный и полностью экипированный, марширует по улице какого-нибудь русского городка. Какой вздор! Да, первых иностранных солдат, спустившихся на набережные Владивостока, встретили приветственными возгласами и взмахами платочков, но как только стало ясно – а это произошло довольно скоро, – что эти войска явились не сражаться, они потеряли свой романтический ореол и стали объектами насмешек и презрения. Высокое качество их экипировки, щеголеватость мундиров и щедрое денежное довольствие вызывали не благоговение, а зависть. Они стали действующими лицами не отчетов о боевых действиях, а карикатур.

6 октября один из британских офицеров во Владивостоке записал: «Теперь, когда цели их стали известны, американцы превратились в посмешище». Это близко к истине, однако лучше стать посмешищем в тылу, чем опозориться на фронте. Таковой, как мы увидим, была несчастливая звезда британских войск в Сибири. Когда отдаленным городам, в которых они квартировались, стали угрожать передовые отряды Красной армии, британцы удрали со стремительностью, подорвавшей и престиж их страны, и боевой дух русских.

Назначение солдата – участие в боевых действиях. Посылать солдат на театр военных действий на условиях, которые буквально препятствуют им выполнять эту функцию, значит ставить их и в конечном счете пославшее их правительство в двусмысленное и безвыходное положение. Америка первой решила послать свои войска в Сибирь; им было приказано, как можно меньше вступать – а если возможно, вообще не вступать – в сражения. Если бы Америка заняла выжидательную позицию, то не исключено, что ни одно формирование иностранных солдат не опозорилось бы само и не осложнило бы ситуацию в Сибири, что западные союзники ограничились бы, как в случае с Деникиным в Южной России, отправкой военных миссий и технических экспертов, что Япония полагалась бы только на своих генералов, своих марионеток и своих «добровольцев».

Однако, как только выяснилось, что на подходе один из союзных контингентов, все остальные союзники тут же последовали его примеру. Кое-кто в Лондоне и Париже надеялся, что эти смехотворные по численности части станут авангардом широкомасштабной экспедиции, другие видели в этой затее безумие и вред. Никто в точности не понимал, что делает, зачем делает и к чему это может привести. А привести это могло к чему угодно.

Лишь один вариант, как оказалось впоследствии, самый разумный, не посылать вообще никаких войск, вовсе не обсуждался. Но как в июле 1918 года кто-либо мог понимать, какой образ действий самый разумный? И как любая из западных союзниц могла следовать этим курсом, даже если бы разумность его была очевидной?