Он повернулся было к солдатам, но тут в комнату вбежал старый реставратор картинной галереи Митрохин. Он держал под руками две небольшие картины из Статс-дамской, а за ним четыре придворных лакея несли портрет "Петра со Славой", один из углов которого был порван и свисал лоскутом.
- Почему не входите, господин Иванов? - спросил, едва переводя дух, Митрохин.
- Заперто и на стук не отвечает, - отозвался унтер. - А государь император мне приказали через сию дверь портреты в Эрмитаж внести, раз по Комендантской мебели и прочее носят.
Высокий, тощий Митрохин рванул дверь, застучал по ней кулаками, потом повернулся и стал бить каблуком.
- Дозвольте, Андрей Филиппович, - выступил вперед один из лакеев, доставая связку ключей. - Будто один у меня подходящий.
Он попробовал ключ, за ним другой и распахнул дверь.
Митрохин бешено застучал каблуком во вторую, и ее тотчас открыл бледный, с перекошенным лицом Мурашкин, очевидно ждавший увидеть дворцовых гренадер.
- Ты что же, болван, баранье рыло?! - накинулся на него Митрохин. Задушить нас там задумал?
- Так вы же сами... - бормотал, отступая, Мурашкин.
- Что? Что я сам, дубина? - кричал Митрохин. - Я тебе велел мебели не впускать, чтобы галерею не загромоздили.
Или вздумал с гренадерами нынче счеты сводить? Погоди, я с тобой разберусь, душегубец!.. Господин Иванов, ставьте портреты по стене во второй галерее.
- Мы лучше скорей, Андрей Филиппович, за остальными побежим. Только не дайте ироду этому дверь снова закрыть...
- Ступайте. Да прихватите лестницу. Жалко здешнюю люстру бросать. Французская, две тысячи на моей памяти плочено... Эй, братцы лакеи, вносите портреты, и за Аполлона возьмемся...
Когда Иванов со своей командой вбежал в галерею, она была полна густого дыма. Сквозь него просвечивал огонь на потолке в том конце, где недавно были конные портреты.
Из дыма вынырнула фигура Етгорда.
- Всё поснимали! - доложил он, жмурясь и кашляя.
- Так несите скорей в Аполлонов. Да лестницы прихватите.
- Одну преображенцам отдал в церковь - иконы снимать, - прохрипел Етгорд. - Отнять прикажешь?
- Не надо. Еще в чулане добуду. Павлухин! Бежим, помоги.
Достали лестницу, вернулись в галерею и, пригибаясь, осмотрели, все ли портреты вынесены. Павлухин потащил стремянку в Аполлонов, уже не боясь царапать паркет, а Иванов закрыл двери в галерею - всё меньше дыма пока будет в Георгиевском.
Отойдя, обернулся на прилегавшую к галерее часть потолка.
Сейчас и сюда прорвется пламя. Вон уже стал чернеть угол.
Значит, над ним стропила тлеют, а то и горят. Слышно, как наверху что-то воет, грохочет... Ну и щиплет же больной глаз - память проклятого Эссена! Здоровый пока только слезится. Но голова трещит от дыма, которого наглотался...
Истинно как в аду - дым и пламя бегут по пятам, будто преследует грешников геенна огненная, чтобы жечь их вечным огнем...
Из Аполлонова зала, куда Иванов поспешно закрыл обе двери, выносили последние портреты. Статуя Аполлона с пьедесталом уже исчезла. Павлухин с Етгордом, стоя на двух стремянках, разбирали люстру, передавая вниз ее хрустальные части. Несколько преображенцев и лакеев стояли около.
- Уходите, ребята, кто не нужен. Вот ты, и ты, и ты, и ты, - приказал Иванов. - Отдышитесь на улице да с Комендантского или с Собственного подъездов беритесь вещи таскать.
- А ваше благородие что же? - спросил один из солдат.
- Я сейчас за вами, только люстру до конца при мне снимут.
- Раствор принесли, дверь начинают закладывать, - сказал, подходя, Митрохин. - Я велел сначала одну половину.
Или бросить люстру, раз возни с ней столько?
- Нет, Андрей Филиппович, один обруч с подвесками остался.
Вот и его, бережно сняв, вынесли в Эрмитаж. Иванов, Павлухин, Етгорд и последний преображенёц были уже около двери, за которой споро работали два каменщика, когда услышали перебранку Митрохина с кем-то, и навстречу через кирпичи перескочил капитан Лаврентьев. Видно, в последние минуты прорвался переходом от Комнат прусского короля, а до того побывал на пожаре - мундир весь осыпан кирпичной пылью, рукав разорван у плеча, руки и лицо в копоти.
- А серебряный трон где? - закричал он, потрясая кулаками. - Аль не ваше дело? Одни картинки на уме!.. - и бросился к двери в Георгиевский зал.
Когда распахнул ее, навстречу густыми клубами хлынул дым. Стал отчетливей слышен с чердака глухой вой пламени и грохот рушившихся стропил. Преображенёц побежал за капитаном. Иванов, Етгорд и Павлухин тоже подступили к двери: ведь и правда - экой стыд! - про трон-то забыли!..
- Дым бородинский легше был... - прохрипел латыш.
А Павлухин бормотал:
Царский трон чуть не забыли,
А потом бы как завыли,
Если ж он наскрозь литой,
Да к полу прибит пятой...
- Молчи, пустомеля! - с сердцем крикнул Иванов. - Молись, чтобы живыми отсюда вышли!
Лаврентьев и преображенёц вынырнули из огня, неся трон.
- Скамейку! - жмурясь и тряся головой, выкрикнул капитан. - Скамейку подножную возьмите, пни осиновые!..
Иванов бросился вперед, Етгорд схватил его за рукав:
- Куда? Она ж деревянная!.. Настоящая в чистку взята!..