Судьба — это мы

— Осенью 1960 года я, тогда юный рабкор одной из челябинских газет, автор нескольких рассказов, по совету журналиста-известинца И. Козина переступил порог Челябинского отделения СП РСФСР. Здесь меня встретил литконсультант отделения Николай Голощапов, уже зрелый писатель, автор двух книг. Он отнесся ко мне весьма благосклонно, хотя из десятка принесенных рассказов похвалил лишь один, прибавив, что и над ним еще стоит серьезно поработать.

Одобренный литконсультантом рассказ «В минуту молчания» был рекомендован в коллективный сборник «Верь людям». Рассказов и очерков в него было предложено много, а нужно было отобрать всего около десятка. Меня пригласили на обсуждение. Волновался я страшно, никак не мог поверить, что мой рассказ может пойти в сборник, куда предлагались произведения ведущих писателей Южного Урала. Обсуждение шло горячо, яростно, и я уже почти не сомневался в том, что мой рассказ, конечно же, будет отклонен. И вот дошла очередь до меня. Поднялся один из ведущих писателей, и по первым же словам я понял, что мой рассказ он отклонит. Так и случилось. Его поддержал еще один писатель. Оба они говорили о моем рассказе добрые слова, но в целом их мысль была понятна: рановато мне еще публиковаться да еще сразу в таком серьезном сборнике.

— Это почему же рано? — задала вопрос Людмила Константиновна и сама же ответила: — Считаю, что совсем-совсем не рано. Молодые чахнут без публикаций!

Одним словом, ее выступление решило исход в пользу моего рассказа.

А после заседания Людмила Константиновна подошла ко мне, обняла за плечи, сказала:

— Ну вот, обрекла я тебя на тяжкий путь. Будет он очень и очень нелегким. Но ты парень шахтерский, должен выстоять. Хочется в это верить.

Эти добрые, напутственные слова я помню и по сей день. Именно по ее рекомендации я был направлен учиться в Литературный институт имени А. М. Горького. И не думал я, что многие годы придется мне встречаться с Людмилой Константиновной почти ежедневно. После окончания института меня пригласили работать в журнал «Наш современник». Редакция находилась в здании Союза писателей РСФСР, где к тому времени Л. К. Татьяничева была одним из рабочих секретарей. Я встречался с ней на партийных собраниях, на разного рода совещаниях, не раз бывал у нее в кабинете. Она радовалась моим успехам, хорошо знала и то, как сложилась моя личная жизнь.

— Значит, два сына? Два сына — два крыла. Превосходно. А как книжка в «Советском писателе»?

О книжке я не говорил, неловко было ее беспокоить: такой она была отзывчивый человек, не ждала, когда ее попросят о помощи. Всегда сама делала первый шаг навстречу.

И сколько подобных случаев могли бы вспомнить многие уральцы и не уральцы…

Людмиле Татьяничевой было чуждо чувство ревности и зависти к чужой работе и желание кого-то остановить, «придержать», она всегда верила в молодость. Можно только удивляться ее проницательности, дальновидности, ее доброжелательности и вере в других.

Магнитогорск, Челябинск, Москва… Работа в газете, в издательствах, писательских и партийных организациях уральских городов, в редколлегии журнала «Урал», в секретариате правления Союза писателей РСФСР, возглавляемом Леонидом Соболевым, — «правления на колесах», как метко назвал его кто-то из литераторов, — сослужила большую службу в становлении художника острого социального зрения, политической зоркости и гражданской смелости, чуткого воспитателя литературной молодежи и вдумчивого организатора литературного процесса в республике и стране. Будучи рабочим секретарем правления, она много ездила по России, отыскивая самородки талантов, принимала участие в многочисленных выездных пленумах правления, конференциях, совещаниях молодых, встречалась с читателями…

Помню, как увлеченно она работала на пятом Всесоюзном совещании молодых писателей, руководя одним из поэтических семинаров. В кулуарах разгорелся спор: обязательна или нет для современного литератора трудовая биография. Один из «семинаристов» яростно отстаивал право поэта «прожить сто жизней», впитывая житейский опыт людей, которых встречает. Самому же поэту, — горячился «семинарист», — чтобы написать хорошие рабочие стихи, вовсе не обязательно «напяливать брезентовую робу и набивать мозоли».

Людмила Константиновна, чуть потупясь, слушала оппонента. Когда он, наконец, выговорился, она тихо сказала:

— Я понимаю, что личный опыт — плохой аргумент. Тем более в споре. Личный опыт, он и есть личный. Но меня как поэтессы не было бы, не будь за моей спиной Магнитки… Зерно таланта должно упасть на возделанную почву. Человек, не имеющий собственного жизненного опыта, не воспримет, не сможет сердцем воспринять судьбу другого. А если и воспримет, не пойдет дальше факта…

— А гений? — не унимался спорщик.

— Гении слишком редко рождаются, молодой человек. Да и им жизненный опыт не противопоказан.