– О, мы не вправе делиться именами. Во всяком случае, пока. – Анника мастерски хмурится. – Как думаешь, Ромерия?
Я повторяю ее выражение.
– Конечно, нет. Пока король не решит, как ему поступить. И мы не хотели бы лишать его этого удовольствия.
– В отличие от ибарисанцев, илорианцы правят не на основании слухов.
Сирша особенно высоко задирает подбородок, но в ее угольно-черных глазах я улавливаю едва заметное, быстрое мерцание чего-то неизвестного.
– Я бы не назвала это слухами, учитывая, что они исходят прямо из источника.
Ее глаза округляются от шока, прежде чем она успевает сгладить выражение своего лица.
– Заключенные нарушили молчание?
Я колеблюсь, думая, как далеко мне стоит заходить в этом блефе.
– Ваше Высочество, если помните, король просил вашего присутствия.
Голос Элисэфа прорезает напряжение так уверенно, будто он взмахнул мечом по воздуху. Вдалеке звонят колокола.
– Всегда приятно, Сирша.
Анника уходит, и я быстро следую за ней, не осмеливаясь бросить взгляд через плечо.
– Зандер действительно чего-то хотел от меня? – шепчу я.
– Он вас не вызывал. – Губы Элисэфа кривятся. – Но, полагаю, ему стоит узнать о проблеме, которую вы и его сестра учинили.
Я мысленно прокручиваю разговор в голове, пытаясь найти какие-то нестыковки.
– Я просто хотела узнать, что ей известно. И заткнуть ее.
Анника хихикает.
– Кажется, эта версия Ромерии мне нравится больше, чем другая.
– Благодарю. – В мои мысли проникает беспокойство. – Эта вена на лбу Зандера снова запульсирует?
Улыбка Элисэфа становится шире.
– Весьма вероятно, Ваше Высочество.
Пока я рисую левый глаз Корсакова – чуть выше правого, внешнее веко обвисло из-за четырехдюймового шрама в углу, – с улицы слышатся боевые вскрики и звон металла. Я всегда хотела спросить, где Вигго заработал этот дефект, но у меня никогда не хватало наглости. Корсаков не любил, когда его расспрашивали.
Мое ухо улавливает приближающиеся шаги со стороны террасы Зандера. Обычно он двигается как привидение – никогда не издает ни звука. Однако я не глядя знаю, что это он.
Я ждала его с тех пор, как Элисэф провел меня в покои час назад, и беспокойство росло с каждой минутой, пока я думала, насколько он разозлится за провокацию Сирши. То, что теперь я слышу его размеренные, медленные шаги – думаю, намеренные, – может означать одно из двух: он не хочет меня напугать.
Или очень даже хочет.
– Как прошла твоя прогулка по территории сегодня?
Его голос четкий, с примесью раздражения, однако же это заставляет мое сердце учащенно биться из-за нервозности, которая, я боюсь, не имеет ничего общего с беспокойством.
– Хорошо. Спасибо, что спросил.
Если он сердится на меня, то мой ответ только разозлит его, и все же я ничего не могу с собой поделать.
Зандер останавливается у перил, глядя на площадку для тренировок.
– Произошло что-нибудь интересное?
– Я видела лебедей.
– Лебедей, – повторяет он.
– Да. Знаешь, такие грациозные, с длинными шеями, белые птицы.
Я чувствую пристальный взгляд Зандера во время того, как обрисовываю горбинку крючковатого носа Корсакова. Я почти не думала об этом человеке с тех пор, как покинула свой мир, и все же когда я уселась за бумагу и карандаш, то почувствовала непреодолимую потребность нарисовать его лицо. Он – олицетворение моей связи с прошлой жизнью. Возможно, я сделала это, чтобы напомнить себе о том, что когда-то было. Странно, но я не могу решить – лучше или хуже теперь та ситуация, в которой я нахожусь.
– Странно. Я-то был
Что ж, по крайней мере, мы не ходим вокруг да около.
– Это правда, не так ли?
– Это илорианский двор. Мы не имеем дело с правдой, если она не служит нам во благо. – Его тон устрашающе спокоен. Думаю, я бы предпочла, чтобы он огрызнулся на меня. – У нас нет доказательств заговора с ибарисанцами.
– Полагаю, за этим стоит Эдли?
– Весьма разумное предположение.
Я кладу графит на стол.
– Отлично. Пока мы этим занимаемся, можно рассказать о том, что он делает со смертными детьми в Кеттлинге. – Я награждаю Зандера язвительным взглядом.
Он тяжело вздыхает.
– Ты не видишь проблемы в этой ситуации?
– Кроме того, что заключенные не говорят?