Судьба гнева и пламени

– Ваше Высочество, не лучше ли, если страж…

– Отставить, – перебивает его Зандер, когда мы проходим мимо.

Приблизившись к пожилой паре, я ощущаю зловоние немытой кожи. Они смотрят с опаской. Обувь мужчины порвана, пальцы оголены.

– Ваше Высочество. Ваше Высочество, – эхом раздается бормотание.

Женщина кланяется перед нами. Старик пытается поклониться, но ясно, что его бедро не позволяет.

– Пожалуйста, не утруждайте себя, сэр, – говорит Зандер с любезностью в голосе, которая меня удивляет.

Вблизи эта женщина напоминает мне Ину из парка Инвуд, женщину, которая потеряла все из-за медицинских счетов и тяжелой депрессии после смерти мужа. Если она ежедневно не проверяла, в безопасности ли ее бездомные друзья, то сидела внизу у реки и строила инуксуки[15] на валунах. Я слышала, она умерла в прошлом году. В одиночестве, у реки.

Я лезу в мешочек и кладу горсть монет в руку ожидающей женщины.

Ее глаза расширяются. С прерывистым шепотом она произносит:

– Да благословят вас Судьбы, Ваше Высочество!

Она украдкой оглядывается, прежде чем спрятать деньги в карман на всякий случай.

Зандер ведет меня к следующей лачуге.

– Может быть, в следующий раз по одной монете на человека? Моя щедрость не бездонна.

– И все же ты живешь в замке, расписанном золотом, – цежу я сквозь зубы.

Он фыркает.

– Забавно это слышать от тебя. Учитывая, откуда ты сама.

«Из квартиры-студии в триста квадратных футов с шумным туалетом», – хочу я сказать, но знаю, что он говорит не обо мне.

Наша процессия движется по улице, лошади скачут рядом, а их наездники готовы спрыгнуть при первых же признаках опасности. Эти бедняки не ищут ничего, кроме помощи. В их измученных глазах отражаются страх и замешательство, когда мы приветствуем их.

У некоторых из них я слышу хриплый кашель, который никогда не проходит. Они напоминают мне тех бедняков, что я знала в Нью-Йорке. Общину, охранявшую свои скудные пожитки и присматривавшую за соседями. Они двигались медленно, прихрамывая, сгорбившись – то ли от физической боли, то ли просто от усталости, ведь они столько лет несли тяжелую ношу этой уличной жизни. У многих отсутствовали конечности.

Эти трущобы полны людей, которые когда-то были рабами Нетленных. Я вижу шрамы в их ушах, дыры, уже не способные зарасти, после стольких лет ношения металлических клипс. У некоторых поврежден хрящ, словно клипса была слишком тугой и врезалась в плоть. У других же отсутствуют целые куски уха: должно быть, клипсу просто сорвали. Эти люди прячутся за шарфами и шапками, словно боятся, что их разоблачат.

А я лишь улыбаюсь и сую им в руки по две монеты вместо одной, поскольку их существование, вероятно, было настолько мрачным, что они покалечили себя. Но возникает вопрос – от чего же они бежали? Что пережили эти бедняги?

К тому времени, как мы достигаем конца дороги и деньги заканчиваются, у меня на душе становится одновременно легко и тяжело. Мрачность бытия этих людей трогает меня до глубины души.

Зандер помогает мне сесть обратно в седло, а сам устраивается позади.

– Тебе понравилось, – говорит он с недоумением.

Это не вопрос.

– Я не думаю, что «понравилось» – подходящее слово. – Это было удручающе. Дома я не могла пройти мимо бездомного на улице, не покопавшись в сумочке в поисках мелочи или нескольких долларовых купюр. Этого всегда недостаточно. – Мы можем сделать это снова?

Зандер берет поводья у Элисэфа, и лошади снова пускаются ровным галопом. Приказ Боза пронизан его стремлением поскорее сбежать от этих бедняков.

– Мы не опустошаем королевскую казну ради трущоб, если ты об этом спрашиваешь.

Сколько у него мешков с монетами? Возможно, с моей новообретенной свободой я смогу отыскать дорожку к королевским сундукам. Мне бы очень хотелось лишить Его Высочества части богатств, прежде чем я уберусь отсюда подальше.

– Что с этими трущобами?

Кроме того, что они набиты старыми, больными бывшими рабами, которые выглядят так, словно хотят умереть.

– Туда отправляют многих смертных, когда те теряют свою ценность для Илора.

– Теряют ценность… – эхом повторяю я, пока обдумываю эти слова, вызывающие во мне отвращение.

– Корона предоставляет им эти кварталы у реки, а они платят нам небольшую мзду за привилегию жить в пределах городских стен.

– Привилегию.

– Ты будешь повторять все, что я говорю?

– Я просто пытаюсь понять.

По сути, это своеобразная жилищная программа для пожилых людей-рабов, от которых Илор отказался, только вот она немногим лучше картонных коробок.

Он что, гордится этим?

– Думаешь, нам не стоит делать это для них? – Зандер делает паузу. – Некоторых при дворе это не тревожит. Они говорят, что бедняки истощают наши ресурсы и что лучше было бы избавить их от страданий.

– Возможно, кому-то из твоего двора пора на площадь для казни, – гневно отвечаю я.

В этом мире под термин «потерянной ценности» попал бы мой отец. Эти илорианцы относятся к подобным людям не лучше, чем к хромым лошадям или дойным коровам, не способным больше давать молоко.