Судьба гусара

— Да много, господине, куда. И в Киев, и в Херсон, и в Одессу!

Давыдов искренне удивился:

— Ого, да вы и географию знаете!

— А чего ж! — мальчишка подбоченился. — Нас дьякон Филипп учит. Барин сказывал, коли выучимся, приказчиками станем. В Одессу нас с гранитом пошлет. Или в Киев.

— Завидно! — от души рассмеялся гусар. — Вот, ей-богу, завидно. Гляжу, повезло вам с барином, парни. Теперь поведайте-ка, как вы утопленницу нашли.

— Да что говорить? — отроки переглянулись. — Пришли с утра на пруд — а тут…

— Когда именно с утра? — тут же уточнил Дэн. — Солнце уже поднялось или только-только начинало.

— Рано было. В церкви едва колокола отзвонили.

— Ну-ну-ну! — подогнал гусар. — Говори, говори… Звать-то тебя как?

— Федька. А это братец мой, Микитка. Так я и говорю… Мы сразу — к барину, стучались, стучались — не открывает. Один ведь. Слугу-то, дядьку Финогена, он еще вчерась в город послал, а другой слуга, Ерошка, приболел — в избу к родне подался, на леченье.

— Хм… однако негусто у барина вашего со слугами, негусто.

— Так на каменоломне ж все!

— Итак… Увидели утопленницу, бросились к барину, барина не добудиться… Что дальше?

— А дальше мы дьякона встретили, отца Филиппа. Ему и рассказали, а уж он…

— Понятно с вами все.

Денис потер ладони и, поднимаясь с лавки, спросил:

— А никого чужого вы тут рядом не видели?

— Дак не видели…

— А вчера, вечерком? Ну, к примеру, дамочку эту?

— Не-а. Мы вчерась за деревнею, на полях, солому старую собирали.

Отпустив ребят, гусар вернулся в дом. Усевшись на венский стул, Ратников как раз допрашивал подозреваемого, изрядно, кстати, нервничающего. Видать, узнал уже, что к чему.

— Да говорю же, не было у меня вчера никаких женщин! Никаких — ни молодых, ни старых. Да бог знает, откуда она в моем пруду взялась. Может, мимо шла, да… А я ничего не видел, не слышал — спал.

— Спали они… хм…

— Так-таки крепко спали? И часто вы так? — с молчаливого разрешения капитана-исправника Дэн тоже задал вопрос.

— Нечасто! — глянув на гусара, подозреваемый почему-то вздрогнул и опустил глаза.

Впрочем, можно было понять — почему. От стыда — от чего же еще-то! Как многие помещичьи дети, верно, еще с рождения был приписан к какому-нибудь полку, может, даже и к гусарскому. Только не служил, а числился, да потом и вовсе службу оставил, вернулся в родные места да занялся хозяйствованием.

— Нечасто! Вы понимаете, господа, до скотского состояния я вообще никогда не напиваюсь! Никогда. Дело у меня — каменоломня, договоры, поставки… Некогда пить! Тем более сейчас, когда старший брат мой, Мефодий, уехал с делами в Киев. Я ж за старшего нынче, за все отвечаю, так!

— Вот, верно, и расслабились!

— Да что вы такое говорите?! — вскинулся молодой человек. — Вы… вы на каком основании… вы… Я городничему жалобу подам, вот!

— Подадите, подадите. Ваше право, — Федор Петрович развел руками и поднялся со стула. — А теперь, любезнейший господин Воронов, мы произведем в вашем доме обыск.

— Что-о?

— И ежели намереваетесь оному воспрепятствовать, то не советую. Не получится, а свое положение сим еще более усугубите.

Голос капитана-исправника звучал грубо и четко, истинно по-военному, не оставляя никаких сомнений в том, что следователь намерен исполнять порученное ему дело до конца.

— Итак… начнем с кухни.

Именно на кухне и нашлось все самое интересное! Прямо за печкою обнаружился женский плащ-пелерина, а на самой печке — заколка. Медная, с позолотой и теми же бутылочными брильянтами, что и на колье.

Плащик, кстати, был еще мокроватый…

— А нонче-то ночью немного дождило, ага…

— Тут еще и вино, господин капитан-исправник, — отворил залавок вислоусый ветеран.

— Денис, гляньте.

— Ну-ка, ну-ка… Вино! И два бокала… — гусар принюхался. — Шампанское… даже и не скисло, свеженькое. Вчера и открыли, и выпили. А бокалы-то и не помыли даже. Ну да, слуги-то отпущены, некому мыть. Вон и помада на оном… — Денис посмотрел бокал на свет. — На собачьем сале — жирная… А говорите — женщины не было! Как вас понимать, господин Воронов?

— Не было женщины! — обернувшись к висевшей в углу иконе Николая-угодника, Воронов истово перекрестился и с искаженным от злобы и ужаса лицом взглянул на допрашивающих. Губы его скривились, словно от зубной боли, тонкие холеные усики задрожали:

— Чем хотите клянусь… Памятью покойной матушки… здоровьем племянниц… Один я был! Один!

— А соседи говорят, видели, как вас вчера на коляске привезли! — вскользь заметил Ратников. — Вели, говорят, под руки.

— Не помню я коляски. Вообще ничего не помню!

— Ну, вот видите. Могли и даму не вспомнить.

Помещик взъерошил волосы руками, зябко поежился и простонал:

— Да поймите же вы! Никого я не убивал, не было никакой женщины…

В этот момент в окно постучали. Прямо с улицы, со двора. Капитан-исправник поспешно распахнул окно:

— Что там такое, Митрич?

— Нож, господине, нашли. Прямо тут, под оконцем, в репейнике. И лезвие — в пятнах кровавых.

— Ну, насчет кровавых — это надо еще посмотреть. Давай-ка нож сюда, живо.