Судьба и грехи России

    Ибо настоящее, кровное их чувство—ненависть к интеллигенции: зависть к тем, кто пишет без орфографических ошибок и знает иностранные языки. Зависть, рождающаяся  из сознания умственного неравенства, сильнее всякой социальной злобы. Социалисты — они кричат о засилии в партии интеллигентов, литераторы — протестуют против редакторской корзины, художники — мечтают о сожжении  Эрмитажа. Футуризм —  в социальном смысле — был отражением завоевательных стремлений именно этой группы. Маяковский показывает, какие огромные и взрывчатые силы здесь таятся.

    Более скромен, мягко выражаясь, их вклад в науку. Но не надо забывать, что они уже до войны имели свой университет, созданный Бехтеревым в Петербурге, — «Психоневрологический институт». За странным его названием скрывается еще более странное содержание. Там читали философию   зырянин Жаков и Грузенберг. Там было все свое, доморощенное — для экстернов, для полуграмотных. Уже  тогда, вращаясь среди этой молодежи, можно было представить себе, каков будет большевистский университет.

   Говорить о единстве миросозерцания среди нового слоя совершенно невозможно. Но, когда он примыкал к революции, обнаруживалось огромное различие в направленности воли. Для интеллигенции революция была жертвой, демократия — нисхождением. «Все для народа». Народничество лежало бессознательно и в марксистском преклонении перед пролетариатом. Новая демократия-- сама народ. Она стремится к подъему, не к нисхождению. 0на, скорее,презрительно относится к  массе отсталой, тупой, покорной. Она  хочет власти для себя, чтобы вести народ. Она чужда сентиментального отношения  к нему. Чужда и аскетического отречения. Большевику последнего призыва нетрудно промотать часть экспроприированных для партии денег, он цинически  относится к женщине, хотя бы своему товарищу по партии. Теоретический имморализм Ленина  находит в нем практического ученика. В 1910 году примерно, из революционных  партий в России фактически действовали, хотя и чрезвычайно слабо, почти одни большевистские группы. В этих группах почти не было интеллигенции, в старом смысле. За исключением рабочих, это были представители -новой демократии. Да и рабочие, ставшие профессиональными   революционерами, принадлежали к той же социальной  группе. Уже одно это обстоятельство необыкновенно повышает ее удельный вес. Но в партии Ленина были, конечно, единицы. Массе новых разночинцев пришлось  дожидаться октября 1917 года, чтобы схватить

==161

столь долгожданную  власть. Это они — люди Октября, строители нового быта, идеологии пролеткультуры.

8. ПАРТИЙНАЯ ПСЕВДОМОРФОЗА

   Нет ничего ошибочнее мнения — у марксистов догмата, —  что политические партии отражают интересы общественных классов. Обслуживание  классовых интересов часто   является  условием жизненности и почвенности партии, но  создается она и живет идеей. Идея — не всякая, конечно, —  способна проявлять огромную социально действенную и  организующую  силу. Религиозная идея  может создать государство даже при отсутствии национальных  для него  предпосылок: пример—  ислам. Идея меньшего калибра  способна создать партию.

    Есть два рода  политически активных идей. Одни коренятся в глубине народного самосознания, оформляют  могучие инстинкты, дремлющие в массах. Другие приходят с  книгой, как готовый товар, «made in Germany». Почвенные в ином  месте и в иное время, они ведут автономное, кочующее бытие, проявляют  нередко огромную, чаще всего  разрушительную энергию, но лишены творческой, органической силы роста, цветения и плода.

    Русские политические идеи-партии были чаще всего второго сорта. Пpичин тoму было две. Во-первых, подавляющее, обессиливающее влияние 3апада и его опыта на русскую  мысль, особенно политическую. Во-вторых, полицейское давление абсолютизма, которое вплоть до 1905 года— в течение  полувека — делало возможным существование лишь нелегальных, то есть революционных партий. Последнее обстоятельство было роковым для правых и умеренных течений,  первое — для партий революции.

    Запад привил нам доктрины: бюрократического и классового (прусского или английского) консерватизма, свободомыслящего, буржуазного (французского и английского)  либерализма и революционного (сперва французского, потом немецкого) социализма. Все эти идеи действовали разлагающе на народную жизнь и углубляли пропасть между  политическим сознанием народа и интеллигенции.

    Русский консерватизм, как он сложился при Николае I и Александре II (Катков), был  государственным миросозерцанием бюрократии и оставался таким до последних ее дней. Это особая формазападничества, то есть петровской традиции: постепенного разрешения основ прежней жизни во имя  цивилизации. В сущности, это была постепенность в революции  или консервирование определенного фазиса ре-

==162