Судьба изменчива, как ветер (СИ)

- Дядька Руди, берегись, там и еще один! – отчаянно крикнул Аликс, успевший выдернуть руку из ослабленного узла и вытащить изо рта тряпку. – Ружьё у него наизготовку!

Кузнец закрыл собой мальчишку и метнулся вбок, но не успел. Пуля пронзила спину, и кузнец упал, обливаясь кровью.

- Проклятая скотина! – прохрипел он, теряя сознание. – Убил меня, поганый пес…

- Дядька Руди! Ты живой? – вскричал Аликс, наклоняясь над поверженным кузнецом, потом бешеными глазами уставился на вражеского солдата, готовый на всё.

Кареец заорал, щёлкнул затвором, целясь в мальчика, а в это время Наст…

Позднее он не мог даже припомнить, как у него так получилось, как он не испугался и сумел, отговариваясь тем, что сам не понимал, что делает. «Я словно в страшном сне был, ничего в душе не осталось, кроме лютой ненависти, - насупившись, отвечал он тем, кто любопытствовал, - вот за топор и ухватился».

….Всё действительно произошло мгновенно: неожиданное появление врагов, обливающийся кровью Руди, испуганный, но решительный Аликс, наставивший на него ружье злодей…

Наст интуитивно отпрянул в угол, запнулся обо что-то и едва не упал, но уже в следующую секунду, не сомневаясь и не размышляя, крепко схватил обеими руками старый зазубренный топор, и со всей силой, на какую был способен, обрушил его на ненавистную спину чужого солдата…

Баня была залита кровью - и кузнеца, и карейца, а Наст сидел, словно окаменелый, не в силах поверить, что только что лишил жизни живого человека. Освободившийся от верёвок Аликс, сорвав с себя рубашку, пытался перевязать рану Руди, все время повторяя одни и те же слова.

- Наст, это враг. Ты правильно все сделал. Не надо так переживать...

- Не так, граф Аликс, раны перевязываются иначе, - с трудом разлепив губы, выдавил из себя омега, склонившись над Руди. - Ты потерпи, мой милый, все будет в порядке.

Так их и застали подоспевшие партизаны во главе с князем Илаем...

Глава 17

Минул месяц. Первая неделя осени стояла тёплая и солнечная, потом пошли дожди. Дороги размокли и почернели, а местами и вовсе сделались непроезжими. На крутых склонах холмов копыта у лошадей разъезжались, и животные нередко падали, увлекая за собой седоков.

Привычные к подобным явлениям крестьяне нимало не смущались этим обстоятельством и умело обходили опасные места, а вот вражеским фуражирам, все больше напоминавшим мародеров, приходилось туго. Озлоблённые и голодные, они с завидным упрямством рыскали по окрестностям, жестоко расправляясь с каждым, кто имел неосторожность встретиться им на пути.

Отряд Илая, возросший к тому времени втрое, всё чаще одерживал верх над врагом, защищая не только Сиреневый Луг, но и соседние земли, практически не оставляя карейцам шансов раздобыть провизию. Отличаясь удивительной сплоченностью и отвагой, партизаны налетали на врага, словно коршуны, и за короткое время нанесли ему значительный ущерб. В отряде появилась даже пушка. Илая почитали и любили, как отца родного, несмотря на молодость, и слушались, как самого строгого командира.

Слухи об успехах смелых партизан быстро распространялись по округе. К Илаю шли за помощью даже из дальних сел, а также с просьбами принять в отряд. Князь никому не отказывал, и вскоре под его началом значилось уже больше пятисот человек. Князь разделил партизан на несколько групп – одни несли дозор, не допуская в окрестности мелкие группы мародеров и фуражиров, другие стали «летучими отрядами», совершавшими налеты по тылам противника и нанося вред его продовольственным обозам. В середине первого осеннего месяца партизаны наголову разбили целый батальон вражеской пехоты с двумя пушками, захватили награбленное захватчиками продовольствие и целое стадо отнятого у крестьян скота.

Кроме победы над врагом этот день ознаменовался ещё двумя важными событиями в жизни обитателей Лилиас-Миду. Именно в этот день от пленных карейцев было получено известие о сдаче и пожаре столицы, и именно в этот день в поместье появился таинственный омега Вилан…

***

После обеда дождь прекратился, и Теа решился нарушить строгий запрет Илая ходить в одиночку за деревню. Сунув в карман горсть зерна, он тихо вышел из поместья и направился на погост навестить могилу мужа.

Холмик осел и провалился, Теа оправил могилку, посыпал птицам зернышек, присел на влажную землю и задумался.

- Прости меня, Руди, за все прости, - покаянно прошептал он. – Думал я судьбу обмануть, да не вышло. Что ни говори, а на обмане счастья не построишь, да только поздно я это понял. Не любил ты меня, и в землю сошёл, не простивши, так хоть теперь прости, мне бы всё легче стало…

Он взял в руку ком мокрой глины, долго мял в пальцах, ждал, сам не зная, чего. Может, знака какого, знамения, что услышал его муж, что простил? Позади в кустах хрустнула ветка, и Теа испуганно вскинулся. Не карейцы ли?

Из кустов вышел иноземец Карлос, неуверенно улыбнулся, не решаясь подойти ближе.

- Ну, что ты, Карл? – ободряюще позвал Теа. – Иди сюда, раз пришел.