Судьба изменчива, как ветер (СИ)

- Простьить, ТэА, - ужасно коверкая чужие слова и делая непривычное ударение на последней букве имени омеги, произнес иноземец, - граф Теффэн посилаль менья за вам... засщичать вас… малоль ли чьто…

Мужественное смуглое лицо Карлоса было красиво. Теа перехватил его взгляд, и вдруг смутился. Альфа смотрел на него не отрываясь, восторженно, нежно… и преданно, как верная собака. Никто и никогда, ни разу в жизни... не смотрел так на него... ни разу...

- Карл, - тихо прошептал Теа, отводя глаза, - зачем, Карл?

- Ничь-ого, ТэА, - мягко ответил он. – Я все понимай. Ти луби-иль свой муж, ти биль счаслив, а я… мне нет мест в твой сьердц. Я понимай…

- Да что ты "понимай"? – неожиданно рассердившись, закричал омега. – Что ты можешь понимать, если ничего не знаешь? Я не был счастлив, и мне некого в том винить. Только себя… одного себя…

Он поднялся с земли, подошел к Карлосу, и вдруг начал рассказывать, торопясь, волнуясь, глотая слова - всё с самого начала, с детства и юности, несчастной своей свадьбы и рождения Нанси… Иноземец слушал внимательно, и Теа не знал, какую часть из рассказанного он понимает, какую нет. В конечном счёте ему было это совсем не важно, он наконец мог выговориться и снять с души многолетнюю тяжесть вины, и по мере того, как говорил, ему делалось легче.

- Ти поступьил плёх, ТэА, - резюмировал Карлос, когда омега закончил свой рассказ и замолчал, - но ти лубиль, и ето прощай тебья. Человьек совершай и больее тяжкий грех из-за лубовь. Ти думаль, всьё будет хорош. - Он робко протянул руку, дотронулся до плеча Теа и тихонько погладил.

- Спасибо тебе, Карл, - Теа принял дружескую ласку, бросился навстречу и зарыдал на его груди, испытывая одновременно отчаяние и облегчение, зарыдал впервые с того рокового дня, когда умер Руди.

Иноземец деликатно обнимал омегу, терпеливо пережидая, когда минует взрыв горя, и он успокоится.

- Ты помнишь, Карл, тот день, когда он умирал? Ты помнишь?

Карлос кивнул. Он помнил…

***

…Руди отчаянно боролся за жизнь.

- Давай, парень, лечи меня! – требовательно хрипел он, обращаясь к Полю. – Мне ещё рано к богу, рано, понимаешь?

Карейский лекарь слушал переводившего ему Аликса, боязливо косился на раненого.

- Я не хирург, - робко отказывался он, - пулю я выну, но она застряла в легком. Я не гарантирую вам жизнь. И опия нет, будет очень больно.

- Выдержу! Ты давай режь! Наст будет на подхвате, он всякого в Матаре в лазаретах навидался!

Лекарь вздохнул, оглянулся на ожидавшего его решения графа Тефана.

- Пожалуйста, Поль, попробуйте спасти Руди, я прошу вас, - прошептал он, с трудом сдерживая рвущиеся наружу слезы. – Если я правильно понял, терять ему всё равно нечего, а так есть хоть какая-то надежда.

- Хорошо, - сдался кареец, - я попытаюсь. Пусть Наст подготовит всё необходимое – чистую ткань и инструменты. Но вы должны знать, что ранение тяжёлое, и благополучный исход операции маловероятен.

- Я знаю, Поль, все знаю. Мы все надеемся на вас. Будем молиться небесам…

Операция прошла успешно. Пулю вынули, рану зашили и перевязали. Не отходивший от постели мужа Теа внимательно следил за его состоянием, отмечая малейшие перемены. Вначале очень бледный после перенесённой боли, Руди порозовел, дыхание выровнялось и он уснул.

Задремал и уставший Теа, откинувшись в кресле. Ему снился хороший сон. Молодой и здоровый супруг весело подбрасывал его в воздух, смеялся и целовал в губы. Цвела сирень, светило теплое солнце. В его сне муж любил, и Теа был безмерно счастлив.